Хотя Вол’джин и сопротивлялся этому чувству, восторг охватывал его из-за прикосновения к культуре троллей, в которой он и сам был воспитан. Зандалары смотрели на других троллей сверху вниз, и хотя остальные, то же Черное Копье, не уставали шутить о том, как глубоко пали зандалары, лишиться их уважения было все равно, что ребенку лишиться родительской любви. Как бы плох ни был родитель, такая потеря оставляет пустоту, которая легко заполняется злобой. Поэтому знание того, что когда-то он был зандаларом, или даже комфорт, который он испытывал, будучи в этом теле, отвечали его давним подавленным желаниям.

Признать наличие такого желания не значит стать его рабом. И та часть Вол’джина, которая сопротивлялась такому желанию, помогла ему справиться с этой жаждой.

Заметив, что его чашу не наполнили достаточно быстро, он сделал жест в сторону слуги. Черно-синяя молния ударила согнувшегося пандарена. Тот споткнулся и пролил вино из золотого кувшина. Могу бил его снова и снова, а затем обернулся к гостю.

– Плохой я хозяин, раз отказал вам в этом удовольствии.

Сердце у Вол’джина екнуло, когда ему позволили поиздеваться над пандареном. Дело было не в том, чтобы самоутверждаться за счет побитого слуги. Нет. Важно было находиться с хозяином на равных в способности причинить боль. Они вдвоем были будто лучники с волшебными стрелами, бьющие по мишеням, и каждый старался попасть в яблочко. О мишенях ведь никто не сожалеет.

К облегчению Вол’джина, видение сменилось до того, как он успел осознать, согласится ли поучаствовать в этом развлечении. Он и его гость расположились на вершине пирамиды в джунглях, известных теперь как Тернистая долина. Расстилавшийся перед ними город усеял широкую равнину камнем, в основном привозным, добываемым по всему миру – там, где правили тролли. Город был таким древним, что во времена Вол’джина от него не осталось и следа, если не считать камней, которые использовались для строительства нового города на месте старого, и которые теперь лежали у основания разрушенных стен, заросших лианами.

Вол’джин улавливал едва заметное презрение, исходившее от гостя. Пирамида едва ли была так же высока и величественна, как гора, на вершину которой они даже не поднялись. Но троллям не нужны были горы, чтобы оглядывать свои владения. Если можешь общаться с лоа, если тебе дарованы видения, нужда в физической – присущей смертным – высоте отпадает. К тому же, тролли не держали представителей порабощенных народов в качестве личной прислуги, поскольку ни одно живое существо не достойно прикасаться к троллю. Их общество делилось на касты, и у каждой была своя задача и свое назначение. Все под небесами шло своим чередом, и оба они находились на своем месте. Лоа оставалось только пожалеть могу, которые так и не поняли, почему мир устроен именно так, а не иначе.

Вол’джин попытался нащупать хотя бы след магии титанов, который мог остаться на его госте, но не смог. Возможно, ее еще даже не открыли. Может быть, ее стали использовать много позже, чтобы создавать сауроков. Возможно, Король Грома был настолько безумен, что велел ее использовать, или, наоборот, сошел с ума от ее применения. Но это ничего не значило. Значение имел раскол между зандаларами и могу. Вот где обнаружилась благодатная почва для будущего низвержения могу.

Намеки на презрение, которые чувствовал Вол’джин, перерастут в вежливое безразличие двух народов друг к другу. Каждый из них знал, что другой не нападет, и был уверен, что в случае чего сможет уничтожить партнера. Так они стояли спиной друг к другу, не видели друг друга и не могли видеть, когда один из них оступится.

Любопытно, что споткнулись оба народа. Рабы, которыми так дорожили могу и на которых так полагались, поднялись и сбросили их. Тем временем из каст, которые поддерживали владычество зандаларов, образовались целые народы. Когда они уходили, зандалары с легкостью их отпускали – оставляли своих непутевых детей, пока те не осознавали всю глупость подросткового бунта и не возвращались с мольбой… мольбой о том, чтобы их приняли обратно.

Вол’джин, рыча, проснулся в своей комнате, удивленный тем, что на нем не было маски, но вместо нее на глазах у него лежала прядь паучьего шелка. Воздух наполняло предчувствие снега. Тролль сел, обхватив колени, немного помедлил, затем оделся и вышел. Он прошел через двор, где упражнялись монахи – каждый в шелковых одеждах или в кожаной броне, – и двинулся к горе.

Ни зандалары, ни могу не видели нужды забираться на самый верх, однако сердце Вол’джина требовало подъема на высоту, которую те ленились штурмовать. Исходя из образа мыслей пандаренов, он решил, что они верили: не нужно подниматься на вершину – они сами себя убедили в том, что именно так достигнут гармонии в жизни.

Из-за самообмана они сами себя обрекли на неудачу.

Пройдя три четверти пути наверх, он заметил ждавшего его человека.

– Какой же ты невыносимо тихий, даже когда блуждаешь в собственных мыслях.

– Но ты в любом случае видел, как я приближаюсь.

– Я провел здесь много времени. Я привык к звукам. И я тебя не слышал – услышал лишь то, как все остальное отреагировало на твои шаги. – Человек улыбнулся. – Трудная выдалась ночь?

– Не совсем, – Вол’джин потянулся. – Ты сам спал?

– Спал я удивительно хорошо, – Тиратан встал с камня и пошел по узкой тропинке. – Удивительно в свете того, что я согласился с твоим планом, который больше напоминает самоубийство.

– Тебе не впервой.

– То, что ты прав, говоря это, ставит мое здравомыслие под вопрос.

Тролль размашисто шагал рядом, довольный тем, что не наблюдал и следа хромоты у Тиратана и ощущал лишь намек на боль у себя в боку.

– Это будет проверка. Твоих навыков по выживанию.

– Не особо, – человек оглянулся на него, прищурившись. – Ты видел, как я выжил при Змеином Сердце. Я убежал.

– Ты уполз, – Вол’джин развел руками. – Сделал все возможное, чтобы выжить.

– Я был трусом.

– Если трусость – не умереть со своими людьми, то каждый генерал трус, – тролль покачал головой. – Ты уже не тот человек. У того не было бороды. Он красил волосы. Он никогда не сбежал бы, если бы те, кто от него зависит, были еще живы, никогда.

– Но я сбежал, Вол’джин, – Тиратан рассмеялся, но не объяснил, над чем. – А что до бороды и возможности отрастить волосы моего обычного цвета… я понял, что встреча со смертью заставила меня перестать бегать от себя. Теперь я понимаю себя намного лучше. Что я такое и кто я такой. У меня не осталось страха, я не побегу.

– Если бы я этого боялся, взял бы с собой.

– Почему ты позволил Чэню пойти?

При этих словах кровь Вол’джина закипела.

– Чэнь не сбежит.

– Это я знаю. Я не о том, – вздохнул человек. – Как раз поэтому, думаю, ему и не стоит идти. Монахи… лишь у немногих из них есть семья за пределами этого места. Я одинок. Насчет тебя не знаю…