Вол’джин помотал головой.

– Она поймет.

– У Чэня есть племянница и Ялия. И, честно говоря, у него слишком большое сердце, чтобы принять то, что мы собираемся сделать.

– Да что там у вас случилось?

Пока они преодолевали остаток пути до вершины, человек в деталях описал, что произошло. Вол’джин все отлично понял. Он сам решил бы убить молчаливого первым, поскольку тот не снял доспехи, а это значит, что от него было бы труднее избавиться. Остальные двое были просто солдатами. Из их разговора стало ясно, что их начальник не был воином.

Человек принял те же решения, что принял бы и сам Вол’джин, и по тем же причинам. Особенно важно было найти способ заманить троллей в ловушку. Это вывело их из строя, а страх и боль сделали их просто бесполезными.

И все же, понимая, что и почему сделал Тиратан, он также понимал и причину необычной молчаливости Чэня. Многие из тех, кто уходил воевать, отказывались смотреть на то, что они делают. Многие культуры преподносят войну в виде героических сказаний о храбрости. В этих историях все ее ужасы меркнут по сравнению с восхвалением отваги и стойкости перед превосходящими силами противника. Тысячи песен споют о воине, который сдержал тысячу ненавистных врагов, но ни один павший не будет удостоен даже упоминания.

Чэнь всегда был одним из тех, кто слагает мифы о битве – в первую очередь потому, что далек от нее. Не то чтобы его жизни никогда ничто не угрожало. Хмелевар бывал в опасных ситуациях, часто, и достойно справлялся с ними. Но любой боец, позволивший себе наслаждаться чувством опасности, однажды обезумеет и бросится на вражеские копья, чтобы прекратить это безумие.

До сих пор Чэнь боролся за своих друзей, поддерживая тех в их войне. Теперь же он должен был драться за место, которое мог назвать своим домом. Там он был единственным пандареном. Никто из погибших не был похож на него, на его племянницу или подругу.

Когда они наконец достигли вершины, Вол’джин присел на корточки.

– Я понимаю твои вопросы насчет Чэня. Никто из нас не сомневается в его отваге. Никто из нас не хочет, чтобы он пострадал. Но именно поэтому он и должен идти. Повезет нам или нет, но если он не сможет действовать, это ранит его еще больше, чем вид того, как мы расправимся с тысячей врагов, оставляя их кричать из последних сил. Он – пандарен, Пандария – его будущее. Это его битва. От этого мы не можем его уберечь. Так что пусть лучше будет с нами, чтобы у него была возможность спасти нас.

Тиратан немного помедлил, обдумывая эти слова, потом кивнул.

– Чэнь кое-что рассказал мне о тебе, о твоем прошлом. Сказал, что ты был мудрым. Мог ты представить, что когда-нибудь все перевернется с ног на голову, и ты будешь сражаться за его дом так же, как он сражался за твой?

– Нет. – Тролль окинул взглядом Пандарию, рассматривая горы, продирающиеся сквозь облака, и леса, выглядывающие из ущелий внизу. – Это место стоит того, чтобы за него сражаться. Чтобы умереть за него.

– Сражаться, чтобы не дать сделать с этим местом то же, что сделали с нашей родиной?

– Да.

Тиратан почесал бороду.

– Как же так: командир Орды и солдат Альянса объединились, чтобы защищать народ, который и не думал объединяться с нами?

– Ты говоришь о тех, кем мы были когда-то, – пожал плечами Вол’джин. – Мое тело пережило покушение. Но тот, кем я был, умер в той пещере. Тот Вол’джин, которого они собирались убить, действительно умер.

– Ты теперь не лучше моего понимаешь, кто ты такой.

– Я не краб-из-черепа, – заметил Вол’джин, и увидел недопонимание во взгляде Тиратана. – Метафора, Тажань Чжу рассказал.

– Мне он показывал Комнату тысячи дверей. Через какие-то можно протиснуться, но только одна подойдет идеально. А та, через которую я зашел, исчезла.

– Ты выбрал свою дверь?

– Нет, но, думаю, я близок к правильному выбору. У меня стало меньше вариантов, – человек улыбнулся. – Ты же знаешь, как только я войду в эту дверь, то сразу окажусь в другой комнате с тысячей дверей.

– А я перерасту любую раковину, в которой окажусь, – Вол’джин обвел рукой просторы Пандарии, ее зеленые долины. – Ты обещал себе снова взглянуть на просторы твоей страны прежде, чем умереть. Этот вид – достойная замена?

– Позволь, я солгу тебе и скажу, что нет, – Тиратан снова улыбнулся. – Если я скажу «да», то мой обет не убережет меня от смерти.

– Как и обещал, я доберусь до любого, кто придет за тобой.

– Тогда пусть это случится нескоро. Когда я буду уже слишком стар, чтобы вспомнить про это, но не настолько стар, чтобы не быть благодарным.

Тролль посмотрел на него, а затем в сторону.

– Почему наши народы так ненавидят друг друга? Ведь мы можем сохранять благоразумие, мы с тобой.

– Потому что найти разногласия, которые питают ненависть, гораздо проще, чем нечто общее, что может объединить, – Тиратан усмехнулся. – Если я вернусь в Альянс и стану рассказывать истории о том, что мы пережили вместе…

– Тебя сочтут сумасшедшим?

– Меня будут судить за измену и казнят.

– Между нами еще больше общего. Хотя казнь чище убийства.

– Но все равно она произрастает из той легкости, с которой обнаруживаются разногласия. – Человек покачал головой. – Ты понимаешь, если мы все сделаем – когда мы все сделаем – и весь мир это увидит, они все равно не станут слагать песни и рассказывать истории о том, что нам удалось совершить.

Вол’джин кивнул.

– Но мы идем не ради песен, верно?

– Нет. Они не влезут в мою дверь.

– Тогда, друг мой, пусть о нас поют зандалары. В своих похоронных песнопениях, – тролль немного постоял и начал спускаться. – Пусть их поет тысяча поколений. И так увековечит нас.

Монахи Шадо-пана готовились к войне с усердием, достойным всяческих похвал. При этом их действия были лишены того налета мрачного юмора, что Вол’джин наблюдал у других народов во время аналогичных приготовлений. Четыре монаха – двое выживших из синей группы и двое из красной – при помощи жребия были выбраны, чтобы сопровождать Вол’джина, Тиратана и Чэня. Конечно, их выбрали случайным образом, но Вол’джин подозревал, что это было сделано ради тех, кто не справился бы с миссией – чтобы они могли избежать этого задания, не утратив достоинства.

Нападение на Вечноцветущий дол будет непростым. Сокрытое в тени и окруженное непроходимыми горами, это место было крепостью, до сих пор не обследованной, каковой и оставалось на протяжении тысячелетий. Если в чем-то темный охотник и находил утешение, то лишь в том, что этим же путем с куда большими трудностями шли зандалары с гораздо более многочисленной армией.