На протяжении последних сорока восьми часов его самочувствие постоянно ухудшалось. Голова болела уже не переставая, и в ней вместе со странным шепотом звучала какая-то демоническая музыка, временами почти заглушавшая мысли и подавлявшая волю. Накануне вечером он поймал себя на том, что сидит на краю кровати с раскрытым перочинным ножом из аптечки и последние пятнадцать минут совершенно выпали из памяти.

Что-то надо делать.

Он взял с постели подушку, положил ее посередине комнаты и, опустившись на пол, принял позу полного лотоса.

При сильном возбуждении или нервном потрясении Логан для успокоения духа всегда полагался на дзен-медитацию и свои способности эмпата.

И сейчас необходимость в этом была велика, как никогда раньше.

Он вытащил амулет, коротко взглянул на него, бережно опустил на грудь и положил руки на колени, ладонями вверх, правую на левую, приняв базовую позу для медитации. Дыхание медленное, размеренное: вдох, выдох – очистить сознание от всех посторонних мыслей, сосредоточиться исключительно на дыхании, представляя, что с каждым вдохом он вбирает в себя чистый воздух и избавляется от физических и эмоциональных ядов. Вначале Логан дышал на счет, потом, через несколько минут, необходимость в этом отпала.

Постепенно им овладевало ощущение покоя. Головная боль отступила, шепот стих, но музыка – тревожащая, дьявольская музыка – осталась.

Теперь он пытался изолировать ее, компартментализировать, чтобы рассмотреть и изучить как простой феномен, а не что-то пришлое и враждебное, чего стоит бояться. Результат стоил усилий: музыка замедлилась, и каждая нота звучала теперь отдельно, что давало возможность мысленно противопоставлять ей другую, созданную им самим. Как только в сознание вторгалась новая нота, он осторожно добавлял другую, стараясь нейтрализовать первую.

Так прошло минут, наверное, десять, и все это время Логан пытался сохранить в сердце внутренний покой. Получалось далеко не идеально – ему недоставало ментальной дисциплины, – но когда он снова поднялся, боль на время унялась, шепот притих и – что самое главное – музыка звучала не так пронзительно.

Он бросил подушку на постель, спрятал под рубашку амулет, сделал еще один глубокий, очищающий вдох и, забрав висевшую на спинке стула сумку, открыл дверь и вышел из комнаты.

Старый деревянный дом в викторианском стиле стоял на Перри-стрит. Сидя перед зеркалом в крохотной комнатушке наверху, которую ей нравилось называть гримеркой, Памела Флад аккуратно накладывала макияж. Вообще-то, она занималась этим нечасто и даже сейчас намеревалась обойтись минимумом, но при этом исходила из того, что раз уж взялась, то стоит постараться. Родных у нее не было, и после смерти отца дом достался ей целиком – с его странными, кривыми коридорами, задними лестницами и тихими комнатами неясного назначения. Преимущество такой ситуации – возможно, единственное – заключалось в том, что она могла распоряжаться помещениями по собственному усмотрению и в соответствии с личными прихотями. Так появилась и гардеробная.

Часы показывали без четверти девять – ее любимое время. Вечер дышал прохладой в открытые окна, за которыми спокойно – тишину нарушало лишь едва слышное жужжание насекомых – дремала улица жилого квартала. На столике, у правого локтя, стояла чашка ледяного чая с веточкой мяты; стереопроигрыватель крутил диск с записями Чарльза Мингуса.

Встречи с Джереми Логаном и, несомненно, чудесного ужина Памела ожидала с нетерпением и даже волнением, связанной с надеждой – в чем она признавалась себе в глубине души – на то, что могло последовать за этим. Пойти на свидание – дело совсем не простое в таком местечке, как Ньюпорт. В курортном городке ты всегда чувствуешь себя жучком под увеличительным стеклом. Заводить близкие отношения с клиентами Памела себе не позволяла и, прожив всю жизнь здесь, слишком хорошо знала неженатых мужчин своего круга – одних по школе, других в качестве соседей, – чтобы даже рассматривать их как потенциальный материал для романтических отношений. Туристы или доткомовские миллионеры, прибывавшие якобы на джазовый фестиваль и выставлявшие на всеобщее обозрение свои яхты?.. Ну уж нет.

Так что пространство для маневра оставалось небольшим.

А что это за звук? Может, кто-то постучал в дверь?

Памела поднялась, уменьшила звук проигрывателя и, подойдя к лестнице, прислушалась. Ничего. Она посмотрела на часы – раньше, чем минут через двадцать, Джереми ждать не стоит.

Ты только посмотри на себя: нервничаешь, как школьница перед выпускным балом. С другой стороны, она всегда предпочитала громкую музыку, из-за чего порой пропускала телефонные звонки и не слышала, как звонят в дверь. Не самая полезная привычка для того, кто зависит от клиентов и хороших рекомендаций. Вернувшись к столу, Памела прибавила звук, но все же оставила его ниже обычного уровня.

Уже сев перед зеркалом, она напомнила себе про визитную карточку, показать которую собиралась Джереми. Карточку Памела специально положила на видное место: расползшийся во все стороны старый дом, с его горками книг, рулонов чертежной бумаги и архитектурных набросков, имел привычку поглощать и прятать вещи.

Памела взялась за губную помаду, и мысли ее снова повернули к Логану. При первой встрече ее впечатление о нем окрасилось подозрением и тревогой. Потом, узнав, кто он такой и чем занимается, она отправилась в «Синий омар» с намерением принести извинения, но не более того. Теперь, оглядываясь назад, Памела объясняла свою сдержанность реакцией на его известность: свойственный уроженке Новой Англии пуританизм никогда бы не позволил ей встречаться с человеком, чья фотография украшала обложку «Пипл» и чья профессия как нельзя более располагала к публичности. И все же вопреки всему он завоевал ее симпатии. Причем даже и не старался. Возможно, в том числе и поэтому. Джереми не пытался показать свое превосходство, был дружелюбен, скромен, немногословен в том, что касалось его работы. А еще с ним было интересно и весело. И, конечно, его приятная внешность тоже помогла ей преодолеть врожденную настороженность.

И все же только во время обеда у Джо она начала принимать его всерьез. Почему? Толкового объяснения у нее не имелось. Джереми определенно был интеллектуалом: каждый раз, когда он рассказывал о чем-то, возникало ощущение, что мысли его не исчерпываются словами, что за ними стоит нечто большее. То, что выступало на поверхность, было лишь вершиной весьма интригующего айсберга. А еще, когда она говорила, он смотрел на нее так, словно понимал ее чувства лучше, чем она сама. И в результате за весь вечер она ни разу не почувствовала, что ее оценивают и судят – только понимают. По крайней мере так ей казалось. И Памела уже не сомневалась, что после долгого ужина при свечах в Sub Rosa будет знать наверняка…

А это что? Какой-то глухой удар? Она снова поднялась, выключила проигрыватель. Звук шел как будто снизу, но из-за музыки было не понять – возможно, с улицы.

Некоторое время Памела стояла, прислушиваясь. Еще раз взглянула на часы – около девяти. В последние месяцы по городу прокатилась волна краж, но они всегда случались под утро.