Зигфриду пришлось подчиниться и коротать время с Гюнше.

Поодиночке они вошли. Гитлер поспешил встретить Мюллера словами:

– А, Генрих! Вы здесь!

– Да, мой фюрер! Я приехал сразу, как вы позвонили. Как видите, и не один!

Фюрер подошёл и тепло пожал руки Бруку и Кэт:

– Я рад, что вы нашли время посетить меня! На войне время идет неумолимо, но нам надо ценить тех людей, которые отважны и нетрусливы. К ним принадлежите и вы!

В кабинете Гитлера воцарилась тишина, такая, что был слышен ход настенных часов. Сказанное фюрером имело слишком большое значение для судеб Кэт и Брука. Гитлер вопросительно посмотрел на Мюллера, и тот ответил согласным кивком. Все услышали то, что будут помнить до гробовой доски:

– Я, Адольф Гитлер, фюрер немецкой нации, настоящим подтверждаю, что Брук и Кэт являются «особами немецкой крови». Почётными арийцами!

– Ваши слова мудры, мой фюрер, и для этих людей станут охранной грамотой! – сказал Мюллер, надеясь, что у Гитлера сложится впечатление, будто эта мысль только сейчас пришла ему в голову.

– Спасибо за визит, вы свободны! – сказал Гитлер. – Данный документ вы получите у Гюнше! – и потом как-то досадливо добавил: – Что-нибудь ещё, Мюллер?

– Я сказал всё, что хотел, мой фюрер! – был ответ Мюллера.

Говоря эти слова, Мюллер боялся, как бы Гитлер не стал рассуждать, ибо, когда Гитлер начинал это делать, он быстро становился невменяемым, брюзжал слюной и потрясал кулаками. А пуще всего Мюллер боялся, что, увидев их промедление с уходом, Гитлер станет посредине ворсистого ковра, выкатит глаза и начнёт на них орать.

– Идите, идите за мною… – сноровисто покидая кабинет, где Гитлер перед ними застыл, как статуя, шепнул на ухо Кэт Мюллер. Обошлось: они не дали фюреру повод задохнуться от крика.

За дверью их встретили Гюнше с красной папкой и Зигфрид. Оба так непринуждённо болтали, что Мюллер заподозрил в них старых знакомых, но, быстро вспомнив кто есть кто из них, оставил при себе свои подозрения.

– Возьмите у Гюнше эту папочку и прочитайте, не для нас, а про себя то, что там написано! – произнёс Мюллер Бруку.

Гюнше передал Бруку папку, и тот открыл её. Лицезрея текст, что был там выведен готическим шрифтом, Брук ощутил, что у него затряслись руки. Буквы запрыгали перед глазами. «Кому сказать – не поверят! Личная подпись фюрера в конце текста! Документ, чьё содержание даровало им жизнь!» Сильно волнуясь, Брук закрыл папку. Ему пришлось приложить ее к груди и опереться о стену. Теперь у Кэт отпали последние сомнения. Они свободны.

– Я рад за вас, друзья! – произнёс Мюллер. – У гестапо вы вне подозрений, но я надеюсь, сильно на это надеюсь, что вы истинные патриоты и с моей помощью делом добьётесь полной реабилитации в глазах фюрера.

– Не знаю, как вас и отблагодарить, герр Мюллер! – произнесла Кэт. Она еще не верила в то, что сказали уста Гитлера.

Мюллер сурово посмотрел на неё, но тем не менее произнёс:

– Будет вам, Кэт, расстилаться перед нами! Бросьте это, я не люблю таких фокусов! Хотите отблагодарить? Вот своей работой и отблагодарите. Отдыхайте, развлекайтесь, но, находясь на свободе, помните, кто ваш благодетель. Вам понятно? И напоследок дам вам маленький совет: больше не гневите фюрера, Кэт, а всегда будьте у него на виду. В бункере вы ещё пригодитесь, я обязательно прослежу за этим! Пошли, Зигфрид, – сказал Мюллер. – Этот еврей больше не узник, а находится под покровительством фюрера. Гестапо уважает мнение фюрера, и как следствие больше они нам не нужны!

Попрощавшись со всеми, Гюнше ушёл по своим делам. Мюллер и Зигфрид вскоре стали проворачивать другую операцию в здании гестапо, а Брук и Кэт навсегда запомнили, каким путём, а если быть точным, путём шантажа, им двоим даровали свободу.

Между тем Гюнше, готовясь сопроводить Гитлера на совещание, натолкнулся на двух секретарш фюрера – Юнге и Кристиан. Их работа в бункере заключалась в стенографии всех совещаний, на которой фюрер в свое время настоял и Борман выполнил. Ничем незаметные, но работоспособные женщины. Он знал их давно, но сейчас на их лицах Гюнше читал испуг, дикий ужас от всего того, что стало происходить в Берлине за последние два-три дня. Он не хотел столкнуться с ними, что называется, лицом к лицу, уклониться от приглашения к разговору, но обращенное к нему безрадостное лицо Юнге остановило его от этой задумки. Он поприветствовал их, они его тоже.

– Скажите, Гюнше, – обратилась к нему Юнге, – только честно. Это бьют немецкие пушки?

– Боюсь, что нет. – Гюнше не стал скрывать истину.

Появившийся от этих слов страх на лице заставил Кристиан выкрикнуть ему:

– Но ведь Штейнер уже должен был начать наступление!

Гюнше хотел что-то сказать, но, увидев Фегеляйна, который приближался к нему, немного смутился, извинился и ушёл за фюрером. То, что у него не вышло с Евой, Фегеляйн решил опробовать на двух секретаршах. Те понимали, что Фегеляйн – не Гюнше, генерал СС не станет приукрашивать картину событий, какой бы плохой на этот час она ни сложилась. Будто проникнув в их мысли, Фегеляйн заставил себя говорить правду:

– Вам надо бежать. Времени осталось мало.

И эта фраза была