было лица. Она смотрела на перила балкона, и никакие диалоги ей интересны не были. Взгляд пустой. Мысли где-то там, явно не здесь.

— Да всё… должно быть не так… — её губки затряслись, она поджала под себя колени и уткнула в них лицо, — Почему всё не так, как я хочу⁈ Я не этого хотела! Я… я не хочу… чтобы всё так…

Она всё сильнее и сильнее обнимала свои ноги, а ручки её дрожали.

Теодор понимает… что всё это бессмысленно. Вот он смотрит на эту красивую, зеленоглазую девочку, и понимает, что она не с ним. Она не здесь. И нет у Теодора того, чтобы проломить эту стену.

— Тупая кореянка… тупые дела… тупое всё! Дебильное… дебильное, дебильное! – с её кожи посыпалась мерцающая пыльца, — Я хочу, чтобы всё было по-моему!

Она подняла голову и глянула вниз блестящими от влаги глазами. Девочка внимательно осматривала каждую мелкую голову, в попытке разглядеть одно конкретное лицо.

И разглядела.

Михаэль уже сидел. Вот он! Его трудно не заметить! И он… тяжело дышал. Зрение Кати внезапно сильно улучшилось, и она могла разглядеть его лицо. Его длинные реснички, густые бровки, забавный нос как у его мамы.

И бледное, вспотевшее лицо.

Он задрал голову, прикрыл глаза и тяжело дышал, будто пытался прийти в себя. Затем он схватился за голову, словно в отчаянии, сгорбился и нервно затопал ногой.

«Ч-что с ним? Ему нехорошо…», — Катя встала, вытянула голову и нахмурилась, — «Что с Мишей?..»

И тут он дёргается, и резко на неё поворачивается!

Катя дёргается от этого не меньше и быстро садится! И в этот же момент, пока она пыталась переварить мысли, перед ней прошёл парень в кожаной крутке и с алой книжкой в руках.

— Ой. Ой. Простите. Простите, — он протиснулся сквозь сидения, встал рядом и указал на пустое место, — Свободно? Я присяду?

* * *

Не знаю что делать. Абсолютно не понимаю. Адреналин начал спадать, ведь прямая опасность исчезла, а потому возвращался здоровый, естественный страх.

Это он. Тот парень. Прошёл через все проверки Храмовников! И я помню, что делает лишь грань его силы. Если книга сделала его сильнее…

Он не блефовал. Он, чёрт возьми, не блефовал! Он может всех здесь превратить в чудовищ!

«Плохо…», — топаю ногой, — «Плохо, плохо. Не знаю, что делать… не знаю, не знаю… чёрт, чёрт, чёрт!».

Весь мир вокруг будто пропал. Будто его не существует, а я живу вакууме, в пузыре своих проблем. Никого рядом нет. И никто меня не поймёт!

— Да уж, магия пространства творит чудеса. Такой зал поместить, — сел отец рядом.

— Угу…

— А с девочкой это Катей… вы поссорились, да?

— Да не знаю… вроде нет…

Он на меня внимательно посмотрел. Мне же было плевать, ведь рассказать я ему ничего не могу. Я будто всё больше и больше отключался от мира.

— Всё хорошо, Миш?

— Угу…

— Ну и ладно, — вздохнул он.

Не ладно, пап. Всё плохо. Всё кошмарно. Одно неверное действие, и мы всё помрём. О, я верю, что он на это способен!

Я боюсь. Мне страшно. И я не знаю, что делать! И я не могу тебе ничего сказать! Я не могу никого позвать на помощь. А я хочу! Я просто ребёнок, у меня не хватит ни сил, ни опыта со всем этим разбираться одному! Я не должен!

Дебильная судьба. Дебильный порядок. Дебильные проблемы!

— Добро пожаловать, господа и дамы! Прошу тишины! — на сцену вышел директор, и началось приветствие.

Всё. Жизнь продолжается, начинается олимпиада. Будто мы все не на грани смерти, будто среди нас нет террориста, желающего нам смерти!

«А это что?..», — хмурюсь я, замечая что-то на спинке перед собой.

По ней что-то… ползло? Сначала я подумал, что это слизняк какой-то, но когда активировал ночное демоническое зрение, то увидел, что это тянущиеся, очень маленькие… струйки крови.

И они медленно формировали слова.

«Топай. Если. Да», — слова появлялись по очереди.

Я распахнул глаза. Боковым зрением вижу, как отец молча смотрит на сцену, а из-под его ноги бежит струя крови.

Папа… ПАПА!

«Что-то. Не. Так?»

Топаю.

«Тебя. Слушают?»

Я не уверен, но топаю. Да.

«Это. Тот. Ублюдок. Стоявший. Сзади?»

Топаю.

Он цыкает.

«Знаешь. Чего. Он. Хочет?»

А вот здесь я не топаю. Ведь я, нафиг, не знаю.

Отец ждёт пару секунд и принимает это как «нет». Затем он хмурится, и несколько секунд молчит. А затем… он вздохнул и сжал мою руку. Я глянул на него, на что в ответ получил спокойную, уверенную улыбку и отцовский кивок.

— Не переживай, — тихо сказал он, — Для этого я здесь.

— П-пап…

Честно? Хотелось разныться как свинье без трюфелей.

Папа…

Да я мир переверну ради вас. Ради тебя и мамы. Какие же вы… лучшие.

Я выдыхаю, прикрываю глаза и стараюсь успокоиться. Папа здесь. С сыном. Папа поможет.

Я здесь не одинок.

— Спасибо… — шепчу я.

Он кивает, вздыхает и облокачивается на подлокотник, опирая подбородок о ладонь. По началу я не понял для чего, но затем увидел, как он незаметно… постукивают пальцем по уху. Точно. Там же наушник! А выстукивает он азбуку Морзе!

Батя… батя! Да ёёёп! Ну какой ты Батя!

— «Ух, ни*уя», — раздалось у меня в ухе, — «Карапуз, переключаемся на шифрованную связь только с тобой. Видим тебя. Подтверди слушку и опасность»

Киваю.

— «Ух, ни*уя».

Аналогично, координатор, аналогично.

Но знаете что? С моих плеч и души упал неподъёмный груз, и я наконец мог вздохнуть полной грудью.

Я не один. Я не один! С этой грёбанной проблемой в этом грёбанном мире я не один! Да, я всё ещё под прицелом, и это от меня зависят жизни сотен людей, но я НЕ ОДИН!

— «Итак, новости дерьмовые. Парень либо ушастый, либо взломал нашу волну. Будем менять ключи шифрования при каждом выходе в эфир, что не позволит делать это часто, увы. Так что слушай внимательно»

Слышу шорох с наушника, будто правда сменилась волна.

— «Если он всё ещё не подал сигнал, значит не узнал о нашей осведомлённости. Отлично. Но всё усложняется людьми вокруг — слишком много, нельзя рисковать. Михаэль, сейчас сильно не реагируй. Хреново к этому прибегать, но… тебе придётся подыгрывать. Пока мы не найдём решение и не поймаем момент