Улыбка тронула губы Тро, и он окончательно успокоился. А то ведь всю неделю его мучили нехорошие предчувствия.

Лагерь мирно спал. Возле горящих костров суетились кашевары, готовя на утро завтрак. Перекликались дозорные. А в полуразбитой туряками кибитке вторую ночь подряд Морис и Анупа проводили по полной программе, пользуясь относительным уединением.

Горнист еще не заиграл подъема в сигнальный рог, а Морис в сопровождении личного раба Аххи уже направился в пурпурный шатер военачальника.

Еще не придя в себя и ощущая на губах поцелуи Анупы, Морис шел, не задумываясь, кто, куда и зачем ведет его.

Подойдя к шатру, раб жестом пригласил Мориса внутрь. В самой середине, на шелковой подушке и с традиционной чашкой зе в руках, сидел Ахха. Не глядя на Мориса, он произнес:

— Здравствуй, муюм. Проходи. Садись, выпей со мной зе. Этот напиток взбодрит тебя. — И он протянул Морису еще одну наполненную чашу.

Гость сел на подушку, неловко подогнув под себя ноги, принял угощение и весь превратился в слух.

— Как тебя зовут, муюм? — начал Ахха, отхлебнув из чаши.

— Я не муюм, вельможа. Я из других мест, а зовут меня Морис.

Ахха недовольно поморщился:

— Муюм, не муюм — в этом нет большой разницы. Главное то, что ты, Морри, являешься моей добычей, пленником вместе со своей подругой, и твоя дальнейшая судьба — жизнь в Тротиуме — полностью зависит от того, как я буду к тебе относиться. Надеюсь, ты понимаешь, что я просто так не буду устраивать твои дела. Ты должен послужить мне в одном важном для меня, секретном мероприятии. Тебе понятны мои слова, Морри?

— Да, пока понимаю.

— Тогда слушай дальше. Я видел, как ты действовал в бою с туряками. Ты прекрасно обучен, Морри. — Ахха поставил зе и уставился Морису в глаза, словно стараясь заглянуть через них в самые потроха. Морис тоже отставил чашу и смело посмотрел на старика. — Ты должен убить одного человека, Морри, Цена — жизнь, а в пределах империи — жизнь свободного гражданина.

— Я согласен, — ответил Морис и поднялся. Ахха поднялся следом.

— Ты быстро согласился, даже не спросил имя человека.

— Мне все равно, — ответил Морис, вытянувшись, как учили еще в Школе, и подобострастно пожирая Ахху глазами.

— И тем не менее, — старик опустил глаза, — это мой племянник Ирри. Что скажешь? — взглянул он исподлобья на пленника.

— Я убью его, — отрезал тот, не моргнув и глазом. «Каков подлец, — подумал про себя Ахха, невольно окидывая взглядом складную фигуру Мориса. Такой, видать, и отца родного порешит, если заплатить. Ну что ж, такой мне и нужен. Прекрасно».

— Прекрасно, — повторил он вслух. — До благословенной столицы еще два дня пути, действуй. Об этом никто не должен знать. Сам понимаешь… Сейчас нас трое, посвященных: я, ты и Роро, он охранял нас снаружи и все слышал, как и ты. Смотри, что я делаю, Морри!

Старик, глядя Морису в глаза, негромко позвал:

— Роро…

Раб тотчас появился.

— Роро, подойди ко мне. — Роро подошел. — Смотри же, Морри, смотри внимательно.

В руках Аххи появилась боевая игла. Короткий взмах, и она прошила сердце раба. Не проронив ни звука, он рухнул на пол.

— Теперь нас двое, Морри. Можешь идти. — И старик отвернулся от Мориса, давая понять, что разговор окончен.

Днем колонна опять тянулась по пыльным дорогам. Солдаты шли уже налегке, без тяжелых доспехов. Морис сам управлял починенной им же развалюхой, которую тянули два мощных буйвола. Иногда к нему на козлы выбиралась из кибитки Анупа, и они сидели рядом, счастливо и молча глядя друг на друга.

Время от времени раздавался топот копыт и, добавляя пыли, проносился в ту или иную сторону всадник. Множество раз это был Ирри. Он явно зачастил сюда и неизменно придерживал своего буйвола, чтобы взглянуть на ускользнувшую добычу.

Не мог он, сын императора, смириться со своим поражением, пусть и временным. Он был уверен, что по возвращении отец подарит ему прекрасную муюмку и она умрет с Ирри так, как он пожелает. Она должна умереть именно с ним.

Вот Ирри опять проскакал мимо. Он снова впился глазами в такую желанную и недосягаемую пока женщину. Еще этот вонючий раб рядом с ней. И она спит с ним, она отдается ему по первому его требованию — Лело докладывал.

Докладывал и даже кривлялся, показывая под смех солдат, как эти презренные ласкают друг друга.

— Эй, ты! Принц!.. Шакал, что ты головой крутишь, болван! Здесь я, здесь!

«Что?!! Кто посмел?! Где мерзавец?!»

— Да ты что? Ослеп? — послышалось снова.

— Так это ты?! Желудь… Тля… Раб… — Ирри накрыла волна ярости.

Морис сидел на козлах и с издевательской улыбкой поливал наследника бранью.

— Если ты не боишься, что я подрежу тебе уши, теленок, поотстань немного от колонны… А теперь пошел вон!

Глаза Ирри превратились в щелочки, лицо побледнело, но он нашел в себе силы улыбнуться, кивнул и, круто развернув своего буйвола, поскакал в конец колонны.

Вдали, у самого горизонта, клубилась пыль от уходящего войска. Морис стоял посреди дороги, широко расставив ноги, и смотрел на приближавшегося всадника… Буйвол летел во весь опор, всхрапывая и сбрасывая с губ клочья пены, а Ирри со злостью нахлестывал его, уже отчетливо видя стоявшего на дороге врага.

— Ну держись, раб! — И Ирри, выставив вперед руку с иглой, пустил буйвола немного левее стоявшего человека. Нацелил иглу в голову: р-раз! — мимо. «Что такое? Увернулся, проклятый, а ну-ка еще…»

Снова выставив иглу, Ирри понесся на врага — и снова мимо. «Ну ладно, подожди». Ирри отпустил повод, и разъяренное животное само бросилось на человека, низко опустив голову.

Морис сделал ему навстречу шаг, потом другой и, когда рога находились от него уже в нескольких шагах, резко подпрыгнул. Буйвол пролетел под ним, а незадачливый всадник на всем скаку налетел на выставленную Морисом ногу. От такого страшного удара Ирри вылетел из седла, оборвав веревочные стремена, и тяжело упал на землю.

Шлем, как легкая ореховая скорлупка, отлетел в сторону. Потеряв наездника, буйвол еще проскакал по инерции метров сто, а потом перешел на шаг и, тяжело поводя боками, поплелся вслед за уже потерявшейся из виду колон ной. Морис, в свою очередь, поднялся с земли и, заметно прихрамывая, подошел к лежащему телу посмотреть на свою работу. Работа была отменной — лицо Ирри превратилось в кровавую рану. Его проломленная грудь еще вздымалась.

«Мучается, бедняга», — подумал Морис и наступил ему на горло, оборвав страдания.

— Вот теперь я в полном расчете и за Анупу, и за себя, принц! — сказал Морис и, повернувшись, пошел догонять уже далеко ушедшую вперед колонну.