Ровно через месяц Анри Бейль получил паспорт. Он предполагал добраться в Нион через Женевское озеро, сесть на пароход в Лозанну и оттуда — на острова Борромео и в Геную. Там, на месте, ему останется только выбрать: отплыть в направлении Ливорно и Флоренции или же — на Неаполь, Корфу и Палермо. Не желая быть связанным какими-либо светскими обязательствами, он сообщил о своих планах только Саттону Шарпу. Сейчас он более чем когда-либо ранее нуждается в одиночестве. 18 июля он узнал печальную новость о смерти своего кузена Марсиаля Дарю: «Я видел, что он становится грузным и бесформенным — из-за злоупотребления афродизиаками». Два дня спустя Анри покинул Париж — этот город перестал занимать его мысли и чувства.

18 августа 1827 года «Журналь де ла либрери» сообщил о выходе в продажу романа «Арманс» — Анри Бейль в это время выехал из Ливорно в Неаполь. Так, во время его отсутствия, в Париже состоялся его дебют как романиста — ему было 44 года. Еще до выхода романа, в конце 1826 года, автора мучили сомнения: «Этот роман слишком erudito, слишком ученый. Достаточно ли в нем живости, чтобы заставить очаровательную француженку-маркизу зачитываться им до двух часов ночи? That is the question». («Вот в чем вопрос» — цитата из трагедии Шекспира «Гамлет». — Прим. пер.) И действительно, роман не имел особого успеха у публики, скорее он вызвал у нее недоумение.

22 августа Анри прибыл в Неаполь. Он пишет Адольфу де Маресту: «Лучшее, что было у меня с тех пор, как я вас покинул, — это двенадцатидневное плавание на корабле — и при этом никакой морской болезни». Наконец-то он наслаждается покоем: «В течение двух дней я любовался Портоферрайо, Капо д’Анцо и т. п. Я прожил десять дней на полном пансионе у одного крестьянина в Казамиччиа, на острове Искья. Это было чудесно. Каждое утро я ездил в Фуриа или Искью — на осле».

Проведя затем три недели в Риме, 17 октября он прибыл во Флоренцию. Как и в Генуе, где его приветствовало лучшее общество («как в салоне г-на Д[елеклюза] — в основном женщины») и где он познакомился с писателем Алессандро Манцони, здесь, во Флоренции, благодаря посредничеству Джованни Пьетро Вьессье, он свел знакомство с поэтом Джакомо Леопарди и имел возможность побеседовать с Ламартином — тогда секретарем французской миссии. «Здесь проходит много прекрасных вечеров, балов и обедов, и здесь много красивых англичанок — все глупы, как гусыни. Похоже, сюда съехалась вся старушка Европа…» Ему посчастливилось также услышать хрустальный голос певицы Джудитты Гризи, которая пела в театре «Кокомеро» в опере Чимарозы. Настроение Анри постепенно улучшается: «В итальянском обществе много импровизируют; здесь есть воодушевление, блеск и нет этой французской сдержанности; наоборот — бесшабашное веселье…» 23 декабря в бодром настроении он выехал из Флоренции в Болонью и Феррару — здесь он посетил темницу Тассо.

31 декабря ночью Анри наконец прибыл в свой любимый Милан. Но тут сразу же выяснилось, что в столице Ломбардии он не является желанным гостем. В донесении миланской полиции о нем было сказано: «В ночь на 1 января сюда прибыл француз Анри Бейль на обратном пути из средиземноморской Италии. Этот иностранец, который в империи Бонапарта служил аудитором Государственного совета, известен как автор недоброй славы произведения под названием „Рим, Неаполь и Флоренция“ г-на Стендаля. В нем автор не только провозгласил пагубные политические принципы, но и сильно скомпрометировал клеветническими заявлениями добрую репутацию многих лиц в этих провинциях и других итальянских государствах и даже имел наглость рассуждать самым предосудительным образом об австрийском правительстве».

Отзывы австрийских цензоров об этой книге Стендаля были не менее категоричны, чем полицейские отчеты: «Рим, Неаполь и Флоренция» — это «собрание безнравственных и похотливых анекдотов вместе с поверхностными и беспринципными наблюдениями за жизнью, но главным образом — оскорбления в адрес австрийского правления в Милане». О его «Истории итальянской живописи» говорилось: «…Автор не только доказывает превосходство античного идеала, но также… предлагает в соответствии с ним „религию художников“ — с целью вменить в вину нашей религии как таковой все пороки, которыми на самом деле ее позорят эгоизм и деспотизм духовенства. Отсюда у него следует, что все богословие абсурдно… что Библия вредна эстетическому идеалу современности… что религия направила живопись по ложному пути… что миссия христианства сомнительна, что итальянские художники достойны сожаления за то, что вынуждены были писать на столь печальные сюжеты, и что религия, которая выводит на первый план божественность властителя, отнимает у него доброту, справедливость и другие добрые качества и оставляет ему лишь мстительность и мрачную жестокость, а потому, заодно уж, лишает всех скульпторов возможности стать Фидиями…»

В Италии первой половины XIX века нельзя было шутить ни с австрийскими властями, ни со священной и неприкасаемой церковью — так что Анри Бейлю пришлось заплатить за свои убеждения: было принято постановление о его высылке. Он вынужден был покинуть Милан в течение двенадцати часов. Это короткое его пребывание в любимом городе оказалось последним: он никогда более сюда не вернется.

В Париже путешественник еще не успел распаковать свой багаж, как сразу попал в водоворот литературной жизни. Его близкие словно сговорились высказывать ему свои критические замечания: им в руки попалась «Арманс». «Мою „Арманс“ упрекают в слишком прихотливом и возвышенном стиле. Я возражаю: в моем стиле нет ничего смелого и авантюрного… Когда я писал роман, я пребывал в меланхолии… Мое убеждение таково: роман должен представлять собой действие, а не диссертацию, более или менее интеллектуальную, о предметах, занимающих наши мысли». Анри Бейль не из тех писателей, которые огорчаются из-за посторонней критики, но на сей раз — и это было совсем на него не похоже — он порвал первоначальную рукопись романа, которую в свое время набросал за девять дней: «Я удивлен тем, как мало изменений я сумел внести в текст за четыре-пять месяцев работы». Он спешно принимается за первый акт исторической трагедии «Генрих III», но она останется неоконченной.

Затяжной политический кризис во Франции мог вывести из равновесия кого угодно — тем более того, кто вернулся в нее после шестимесячного отсутствия. 3 января Виллель, осуждаемый всеми, подал в отставку, и было создано новое правительство. Левым было сделано немало уступок; на открытии парламентской сессии 5 февраля Карл X произнес речь в либеральном духе — и все же эта мирная передышка оказалась недолгой.

22 февраля Анри написал Феликсу Фору, который спустя два месяца будет избран депутатом от департамента Вьенн: «Чтобы дать Вам некоторое представление о политическом хаосе, посреди которого мы живем, я просто сообщу Вам новости вчерашние и сегодняшние, утренние. Всего через три дня они будут иметь уже столетнюю давность — ведь что значит для безумца его вчерашний припадок? Никто из людей у власти не умеет думать, никто не знает, что он будет делать через неделю. Так, большой честный министр клянется в Палате пэров, что в стране царит мир, а назавтра разражается война». Для Бейля «большинство либеральных депутатов, избранных в этом году, — глупцы: они просто умирают от желания произвести эффект».