студентами будет раскапывать одно из последних известных полей, где достоверно применялись древние магические артефакты…»

Ответ пришел гораздо быстрее, чем обычно. Аркадий среди прочего писал: «Мне тоже очень интересно это место. Если не возражаешь, я хотел бы вас навестить и поговорить с твоим супругом. Разумеется, если он не против меня проконсультировать.»

Антонина рассказала мужу, он, конечно, согласился. Евстахий тогда не ревновал ее так сильно, как сейчас (хотя в те времена сорокалетняя Антонина была настоящей красоткой, а теперь стала старушкой!), а о переписке жены с мальчиком-волшебником вообще знал с самого их знакомства.

— Конечно, как настоящие орденцы мы должны поддерживать детей-волшебников, — сказал он. — Горжусь тобой, Тонечка! Я и не думал, что ты все еще ему отвечаешь. Больше двадцати лет аккуратно писать — должно быть, довольно скучно было.

— Да нет, у него интересные письма, — покачала она головой. — Хоть и короткие. Наверное, это ему скучно читать мои многотомники! Я постоянно лью воду, ты же знаешь.

— По-моему, это твое преимущество, — он поцеловал ее руку. — Без тебя мои статьи были бы куда более сухими!

Антонина оценила комплимент.

Тот месяц в Снифоре ей запомнился чуть ли не как второй медовый. Работали студенты бойко, находок было много, и Евстахий обычно прекращал работу на самой площадке задолго до обеда, чтобы по жаре студенты описали найденное в кондиционированном помещении местной школы. Стас договорился о проживании там, потому что не верил в романтику палаточного быта и вообще всегда старался устроить своих подопечных с максимальным комфортом. Пока студенты работали, Стас мог, пользуясь своим положением, оставить их под присмотром ассистентов и заняться своими собственными делами — как он сам говорил, «библиотечными исследованиями». А что, Антонина ведь работала библиотекарем!

Так что до обеда Антонина с десятилетней Машей шли купаться, потом домой — отдохнуть самое жаркое время, а потом после обеда — гулять вместе с Евстахием. Он показывал им самые любопытные местечки в Снифоре с точки зрения историка. Антонине было интересно, Маше — скучно, и она быстро выторговала у родителей разрешение проводить послеобеденные часы либо дома за компьютером (дочь была разумной и они ей доверяли), либо в гостях у новой подружки, с которой она познакомилась на пляже. Та жила в доме с садиком и собственным бассейном, где девчонки плескались до изумления. Тоня и Стас посмеивались над дочерью — как можно предпочесть бассейн, когда рядом море! — но на самом деле радовались возможности провести вдвоем столько времени.

Ужинали обычно в кафе, ели виноград и жареную рыбу, пили молодое вино и воду с лимонным соком и базиликом, которую жители Снифора почему-то предпочитали нормальному лимонаду, потом возвращались домой — обычно за пару часов до того, как прибегала от подруги Машка… С того отдыха Антонина привезла третью беременность. Жаль, что не удалось доносить до конца срока.

Смеющийся Жнец прилетел к ним недели через две этого неспешного существования. Просто постучался в дверь как-то в самые жаркие часы: адрес ему Тоня написала.

Дверь открыла Антонина.

— Простите, вы… Тоня? — нерешительно спросил он.

Антонина его едва узнала. Он, конечно, не мог измениться после инициации — но ведь с момента их знакомства до этой инициации прошел почти год, а в предподростковом возрасте год порой меняет ребенка почти до неузнаваемости. У нее смутно остался в голове облик очень аккуратного длинноногого белокурого мальчишки с карими глазами. И вроде бы набор элементов тот же, но облик складывался совсем другой! Тогда Аркадий показался ей очень радостным, аж лучистым. Теперь он выглядел собранным и строгим, так и хотелось переодеть его из белой рубашечки и серых коротких брюк чуть ниже колена в костюм-тройку. Или в камуфляж.

«Ему сорок лет, так же, как тебе, — напомнила себе Антонина. — Разумеется, он выглядит серьезным!»

И еще он был не таким красивым, как ей запомнилось. По-прежнему очень и очень симпатичный, но у нее в памяти остался этакий херувим, а в Смеющемся Жнеце не было ничего ангельского.

— Очень рад увидеться, — с коротким поклоном он преподнес ей букет белых гортензий, ее любимых. Неужели она ему и об этом писала? Да, вроде бы, несколько лет назад, когда они дом купили, и она разбила сад! — Ты очень изменилась с нашей последней встречи! Стала настоящей красавицей.

— С-спасибо, — нерешительно сказала Тоня, принимая букет.

Его галантные слова и серьезный тон как-то совсем не соответствовали ситуации, и она внезапно захихикала. Стоящий напротив нее мальчик тоже широко улыбнулся — и вдруг они захохотали оба.

Лед был сломан!

— Тоня, кто там? — Евстахий вышел в прихожую. — Это что, Машин друг?..

— Здравствуйте, — сказал Аркадий. — Нет, я друг Антонины. А вы Евстахий Есвтигнеевич? Очень приятно познакомиться.

— Уважаемый Смеющийся Жнец! — тут же отреагировал Стас. — Зовите просто Евстахий, или вообще Стас, а то язык сломаете. И заходите, а то в коридоре жарко, а у нас кондиционер.

В тот день они засиделись допоздна, и очень удачно, что Маша позвонила и попросила переночевать у подруги — а то Антонина гадала, как бы спрятать от нее Аркадия! Дочка взрослеть начала очень рано, в свои десять она выглядела на пятнадцать, а влюблялась в любого мало-мальски симпатичного мальчика с удручающей регулярностью. С приезда в Снифор она пока никого не облюбовала, так что Тоня страшилась, что конец отпуска превратится в слезы и сопли по очередному неслучившемуся роману! (Забегая вперед: так в итоге и произошло, просто объектом неразделенной Машкиной любви стал старший брат ее снифорской подруги, вернувшийся в отпуск со срочной службы.)

Обсуждали так называемую «Снифорскую могилу», получившую с прошлого лета широкую известность в узких кругах.

— Я эту историю знаю из первых рук, потому что этнографический материал собирали студенты моей коллеги, — рассказывал Евстахий. — В прошлом году у нас была совмещенная практика: мои археологи и этнографы Муратовой… Знаете, как проходит этнографическая практика?

— И знаю, и сам ездил, — улыбнулся Аркадий, потягивая из стакана свой еретический «кофейный напиток», настолько сдобренный молоком, что там и кофе-то не осталось.

(Тоня предложила ему налить молока самому по вкусу. Это была ошибка: один взгляд на чашку гостя приводил ее, кофеманку со стажем, в ужас и заставлял отвести глаза — получившаяся смесь не напоминала кофе даже цветом!).

— Да, прошу прощения, — чуть смутился Евстахий. — Все забываю, что у вас высшее образование.

—