Единство европейского континента является для церковных институтов чем-то естественным и по большому счету не требующим дополнительных доказательств. Христианская идея лежала в основе создания Европейского сообщества, но оно стало развиваться по секулярному и либеральному пути, который подразумевает отсутствие религии в публичной политике. Многие церкви надеялись на то, что христианство будет упомянуто в так и не принятой Конституции ЕС, но эти надежды не оправдались, хотя религиозные организации и сохранили свой особый статус. Однако церкви в основной своей массе не осудили общеевропейский проект, а приложили все усилия, чтобы заявить о своих интересах и амбициях в рамках сообщества. Анализ церковных заявлений по поводу Евросоюза показывает, что у религиозных объединений существуют свои политические интересы, которые не стоит путать с интересами и идеями «правых популистов» или иных радикалов-евроскептиков.

Мировоззрение христианских церквей, безусловно, укладывается в различные оттенки евроскептицизма – от «мягкого» (внутренней критики) до «жесткого» (структурной критики), от еврооптимизма до евроотрицания. Однако к этой градации добавляется еще ряд факторов: государственные (лояльные власти) церкви – еврооптимисты, глобалисты (католики) – европрагматики, религиозные меньшинства разделены на крайние полюса евроотказников и еврооптимистов. Религиозные группы разделяет также еще один фактор, влияющий на политические настроения и часто не учитываемый, – это приверженность самим корневым вероучительным ценностям.

В христианстве представлены церкви и движения, которые разделяются между двумя сильными полюсами: морально-ценностного либерализма и морально-ценностного фундаментализма (под моралью имеется в виду общая трактовка нравственности в зависимости от понимания Библии и строгость ее соблюдения, под ценностями – библейские ценности или по-разному трактуемые многими церквями требования христианского вероучения). Это значит, что церковный институт может даже действовать в какой-то степени себе во вред, отстаивая свою богословскую позицию, образ морали и общественных ценностей. Либеральная церковь (к примеру, Лютеранская) теряет прихожан в стерильной секулярной среде, источником которой являются в том числе институты ЕС, но она будет в любом случае голосовать за ЕС, чтобы быть с обществом и проявлять солидарность. Протестантская евангельская церковь, которая находится в меньшинстве в Греции, Болгарии или Румынии, будет против Евросоюза и интеграции в силу своего библейского фундаментализма и негативного восприятия ислама, хотя общеевропейская политика поддержки свободы совести и религиозных меньшинств явно предоставляет такого рода церквям больше преференций, чем в любой другой стране мира (но не больше, чем в США).

Основными составляющими христианского евроскептицизма стали: защита евангельских ценностей, укоренных в Библии (для православных, католиков, консервативных протестантов-евангелистов); актуализация христианских корней Европы (что объединяет православных, католиков, в более либеральном духе лютеран, в меньшей степени – протестантов-евангелистов, которые больше сосредоточены на общинной деятельности); сохранение национальной самобытности против посягательств либеральной бюрократии (более акутально для православных и в меньшей степени для католиков). У каждой конфессии свое сочетание этих претензий к Евросоюзу, и выстроены они в различном порядке по степени приоритета.

Рост политического популизма в 2010-х гг., связанный с общим кризисом европейской идентичности на фоне антииммигрантских и антиисламских настроений, сделал актуальной и востребованной позицию христианских церквей. Главным образом в публичном пространстве представлена Католическая церковь, именно она стала олицетворением общехристианской оппозиции правому популизму не только в Европе, но и в мире. Вместе с тем также активно участвуют в общественных дискуссиях Англиканская церковь, Лютеранская церковь, различные протестантские деноминации, национальные православные церкви. В данном случае мы рассматриваем церкви как гражданские институты со своей общественно-политической позицией в рамках социолого-политологического подхода к изучению религии. В связи с этим христианский фактор понимается, прежде всего, как институциональное влияние церковных структур.

Несмотря на то что религия в секулярном обществе часто воспринимается как архаичное явление, в целом можно сказать, что церкви в лице своего руководства заняли умеренно демократические позиции. Политическая риторика популистов стала включать в себя намерения защитить христианскую идентичность Европы или отдельной страны. Однако религиозные институты не стали частью правого популизма, не проявили абсолютной солидарности с популистскими партиями и движениями, даже если это касается случаев поддержки церквями правых партий в Восточной Европе. Реагировать на популистские акции, лозунги и решения церковных деятелей заставило использование светскими политиками прохристианской риторики, в том смысле, что ее нельзя назвать в полной мере христианской ни с точки зрения интересов церкви, ни с точки зрения богословия различных церквей. Популизм в значительной степени приватизировал часть христианской повестки дня, поставив «защиту идентичности» на службу конкретным политическим интересам, что не могло не вызвать реакции (или даже отторжения) среди церковного руководства. Одна из острых политических проблем, которая возникла перед христианскими лидерами – как существовать в рамках или около популистской волны, охватившей многие страны, не отвергая движения и партии, за которые голосует много верующих или потенциальных христиан. Решая эту политическую задачу, религиозные лидеры по существу предложили свой собственный вариант «церковного популизма», который был адекватен новой ситуации.

Рост религиозного фактора был обусловлен обращением к теме защиты идентичности, где церковные институты исторически отводят себе ключевую роль. Как подчеркивает И. С. Семененко: «Неопределенность в вопросе о том, кем и какими путями эффективно осуществляется сегодня целеполагание национального развития, оказывается ключевым вызовом эпохи глобализации. В мировую политику настойчиво возвращается тематика национальной идентичности как ресурса развития». Правила политкорректности сознательно обходят вопрос о «национальном» характере государства стороной, и национальный дискурс вытесняется на второй план, однако он возвращается «в форме дебатов об идентичности»[311]. «Вызов идентичности» обостряется осознанием обществом новых угроз: согласно социологическим опросам, с 2016 г. на первом месте среди проблем для европейцев стоят иммиграция и терроризм[312]. Острота вопроса о защите национальной традиции и христианских ценностей обуславливается также усиливающимися сомнениями в том, что демократия и либеральные элиты смогут справиться с новым «переселением народов»[313].

Исследователи взаимоотношений религии и популизма отмечают, что правые политики во многом редуцируют христианские принципы до формального уровня «личной веры», в чем не отличаются от либеральных политиков. Наряду с этим историко-культурная идентичность страны, региона, Европы в целом объявляется политическим фетишем, ради защиты которого можно использовать радикальные ксенофобские методы[314]. Причем с критикой популизма выступают как светские, так и церковные исследователи. Часть ученых критически оценивают чрезмерное переплетение интересов церквей и правых правительств в Венгрии и Польше. Так, по мнению венгерских ученых, у популистов нет собственного политического содержания, они используют квазирелигиозную конструкцию для мобилизации более широкого социального спектра – этнонационализма. Правые предстают перед избирателями не как глубоко религиозные партии, а как «христианские националисты», создающие языческое понимание христианства с этнически определяемой нацией с сакральным статусом[315].

В большей части публикаций анализируется роль Ватикана не столько в критике популизма, сколько через призму участия церкви