Трясущимися руками я закрываю ящики. И тогда мой взгляд падает на кровать. Точнее, на что-то черное, что выглядывает из-под подушки. Боже мой. Я взяла телефон в постель, чтобы написать Чейзу.

Чейз. Мое сердце замирает на секунду, а после начинает биться еще сильнее, отчего в груди становится больно. Я беру смартфон, быстро переодеваюсь и сажусь с ним на подоконник, заваленный подушками. Раньше я часто читала здесь за чашкой чая, смотрела в окно и мечтала. Иногда со мной была Кэти, и мы болтали обо всем на свете – школе, уроках, хобби, мальчиках, шмотках, сериалах.

Я тяжело дышу. В этом доме нет ни одной комнаты, которую бы я не связывала в своих воспоминаниях с Кэти. И хотя ее комната пуста, повсюду в доме все еще висят ее фотографии, но родители не осмеливаются говорить о ней вслух. Мой дом теперь напоминает мавзолей, и я больше не могу терпеть. Если я не поговорю с кем-нибудь, то свихнусь.

Мои руки все еще дрожат, когда я включаю телефон, и слезы так затуманивают глаза, что я едва могу что-то разглядеть. Есть только один человек, с которым я хочу поговорить. Только один человек, чей голос я хочу услышать. И пока я прижимаю телефон к уху и вслушиваюсь в гудки, внутренне молюсь, чтобы он думал так же.

Чейз

Прошло уже четыре недели с тех пор, как я вернулся в кампус. За те три года, что я здесь учусь, я познакомился почти со всеми профессорами и посетил все мыслимые и немыслимые семинары. Короче, ничего нового меня не ждет.

Сначала нас, студентов, было значительно больше, но с каждым семестром кто-то откалывался, пока не осталась небольшая группа. Группа, в которой я знаю всех по именам. И все же я чувствую себя здесь чужаком – но сдаваться нельзя. Мне нужно продержаться еще несколько месяцев, сдать экзамены, заполнить портфолио и получить степень, и тогда все закончится. Этот период моей жизни останется позади, начнется новый этап.

Вздохнув, я сажусь на кровать и поправляю торчащие во все стороны волосы. В комнате темно, но я просто не могу спать, тысяча мыслей кружится в моей голове. Соседи по комнате очень вовремя ушли. Мы все изучаем архитектуру и познакомились еще на первом курсе, но настоящей дружбы между нами так и не возникло, хотя мы вместе иногда ходим на вечеринки. С другими студентами у меня тоже не вышло завязать настоящую дружбу. Почему так получилось? Эти ребята, впрочем, как и я, завалены заданиями, а некоторые из них еще и работают по ночам, чтобы оплачивать учебу. Не раз я становился свидетелем того, как мои одногруппники использовали стимуляторы, чтобы бодрствовать и сдавать экзамены. А некоторые пошли еще дальше, переключившись с энергетических напитков на таблетки, а затем и на вещи посерьезнее. Мой брат Джош не один такой…

После ссоры четыре недели назад мы избегали друг друга – это было не особенно сложно, в конце концов я вернулся в колледж, а он вернулся на работу к отцу. С тех пор я приезжал в Фервуд только на выходные, но атмосфера дома казалась мне напряженной.

Так странно, что Хейли больше нет в Фервуде, но еще страннее то, что за такой крошечный промежуток времени она сумела стать неотъемлемой частью моей жизни. С самого начала было ясно, что наши отношения не протянут до конца лета, так почему же я так расстроен?

Дерьмо, я понятия не имею.

Я тру лицо, включаю прикроватную лампу и встаю. Нет смысла обманывать себя и мучить вопросами, если я все равно не смогу уснуть. Так что лучше займусь чем-то полезным. Я мог бы переодеться и вернуться в мастерскую, чтобы поработать над моделью здания. Я бы точно не был в одиночестве – обычно там круглые сутки кто-то есть.

Мой взгляд падает на стол, и я беру в руки листовку, которую положил туда еще в начале семестра, а потом больше не просматривал. Я разглаживаю бумагу и таращусь на курсы по оказанию первой помощи, которые хотел бы пройти, но на которые раньше не было времени. Да и зачем они мне? Не похоже, что я могу получить второе образование только затем, чтобы потом сидеть за столом в семейной фирме и разговаривать с клиентами по телефону.

Разочарованный, я сминаю листовку и выбрасываю ее – на этот раз прямо в мусорное ведро. Потом опускаюсь на вращающийся стул и включаю ноутбук. Я мог бы засесть за работу по социологии, которую должен сдать в четверг – с профессором Стивенсом не шутят. Если я не сделаю ее вовремя, последствий не миновать. Кроме того, впереди еще экзамен по строительной технике, который я провалил в прошлом семестре и должен пересдать. В конце концов, никогда не поздно начать заново, правда?

Но я не открываю книги и не переодеваюсь, чтобы пойти прогуляться. Вместо этого я беру смартфон в руки и смотрю на него. В последние недели мы с Хейли постоянно писали друг другу, но ее ответы были короткими и редкими. Если бы я не верил в лучшее, то боялся бы, что она дистанцируется от меня, но все равно чувствую, что с ней что-то не так. Я никогда прежде не ощущал себя таким бессильным, как сейчас. Я понимаю, что мог бы съездить к ней, хотя и нахожусь более чем в полутора тысячах миль от нее, я знаю это, потому что смотрел маршрут в интернете. Кучу раз. Хейли прислала мне свой адрес, но мы никогда не обсуждали, могу ли я действительно навестить ее. Позволят ли родители этому произойти, ведь они присматривают за ней и следят за каждым ее шагом. Да и удастся ли мне незаметно выбраться из колледжа, чтобы разъяренные лекторы или, что еще хуже, папа и дядя Александр не обнаружили моего отсутствия.

Как раз в тот момент, когда я хочу убрать телефон, он внезапно вибрирует.

Мой пульс начинает учащаться. Хейли. В первый раз за время нашего расставания она звонит. Не пишет, а звонит – сама. Я принимаю вызов и подношу телефон к уху.

– Хейли?

– Эй… – Ее голос надламывается уже на одном этом слове – и я холодею. Должно быть, что-то случилось. Я просто это знаю.

– Что произошло? – спрашиваю я как можно спокойнее, чтобы не расстраивать ее еще сильнее.

Хейли отвечает не сразу, но я слышу, как она всхлипывает. Слышу сдавленные рыдания. Она плачет. Черт, она плачет, а я слишком далеко, чтобы обнять ее и крепко прижать к себе, пока ей не станет лучше.

Только когда я чувствую жжение в груди, осознаю, что задержал дыхание, и заставляю себя глубоко вдохнуть. Не знаю, который сейчас час, но вероятно, уже темно. Она одна? С ней все в порядке? Или ей так плохо, что она может сделать с собой что-то плохое? В тот же момент, когда эта мысль появляется, я ненавижу себя за нее. Просто тот факт, что Хейли сейчас плачет, не значит, что она хочет покончить с собой. Боже, по крайней мере я на это надеюсь. Та сцена на плато не выходит у меня из головы… Ее машина, обрыв – и Хейли рыдает, держа в руках бутылку и таблетки. Несмотря на то что я тогда увидел, я постоянно напоминаю себе: она не приняла эти таблетки, она не стала убивать себя. Это же должно что-то значить?

– Да… – начинает она и вздыхает. – Ничего.

– Если бы ничего не случилось, ты бы не позвонила, – осторожно замечаю я. – Поговори со мной, Хейли.

– У-у меня был… плохой сон. И когда… когда я проснулась, – она смеется, но совсем не радостно. – Этот сон был ужасно печальным. Но все это ничего… И вообще звучит глупо…