— Мы все здесь в Эннсе помешаны на лошадях, — сказал Габор, с улыбкой обернувшись в мою сторону. — Как знать, сударыня, может, в вас мы обретем нового члена нашего содружества? Как вы полагаете?

Я покраснела.

Я так вовсе не думала, хотя Ада мне сразу понравилась. Она была просто загляденье. Не слишком высокая, превосходных пропорций, настоящая красавица среди лошадей, с блестящей каштановой шерстью, черной гривой и черным хвостом. У нее были веселые умные глаза; завидев нас, она не оскалилась и не встала на дыбы. Нет, она встретила Габора и Эрмину приветливым фырканьем, меня же с интересом обнюхала.

Что я могу сказать? Приятного чувства я не испытывала. Огромная лошадиная голова прямо перед самым моим лицом. Меня так и подмывало грациозно упасть в обморок. Но я не сделала этого, потому что видела давеча, как у одной лежавшей в обмороке женщины разрезали шнуровку корсета, спасая от удушья… и женская фигура стала вдруг вдвое толще. Нет, об этом нечего и думать. Выстоять и выказать храбрость. Но глаза я все-таки закрыла.

Габор засмеялся:

— Не бойтесь! Ада ничего вам не сделает. Скажите ей что-нибудь ласковое. Сделайте комплимент. Правда, Ада? Ты ведь любишь комплименты? Что ты скажешь этой красивой барышне, которую я тебе привел? Да, она тебе нравится. Кому же она не понравится… стоп! Отпусти! Ах ты паршивка! Это уже чересчур!

Я открыла глаза и увидела, как Габор вырывал поля моей белой соломенной шляпки из зубов Ады. Но что толку! Теперь ее заинтересовал мой шейный платок. «Сейчас она укусит меня в шею», — подумала я. И глаза мои снова закрылись. Я ощущала бархатные ноздри Ады на своей шее. Потом ее теплое дыхание, толчками, как из бурдюка… непривычное чувство… даже приятное.

— Погладьте, — приказал Габор, — за ушами. Она это любит. И, пожалуйста, скажите ей, наконец, что-нибудь ласковое, а то она подумает, что вы немая.

— Славная Ада, красивая Ада, — прошептала я, зажмурившись, нетвердым голосом. Погладить — это было чрезмерное требование.

— А теперь дайте ей кусочек сахару.

Лошадь тотчас подняла голову.

— Угощение подают на вытянутой ладони! Пальцы не загибать! Вот так. Превосходно! Видите, как она берет сахар? Очень осторожно. И если ваши пальцы попадут между ее зубами, Ада их не укусит. Да, моя Ада. Моя принцесса, мое сердце, мое сокровище… — искоса он глядел на меня, — моя маленькая возлюбленная. Моя ненаглядная.

Я густо покраснела. Эти слова были однозначно адресованы мне, а не лошади.

— А теперь вы должны прикоснуться к ней, — мягко сказал Габор, — ради меня. Попробуйте. Вы должны доверять нам, Аде и мне. Каждое животное нуждается в ласке, точно так же, как и всякий человек. А теперь я скажу вам золотое правило номер три, самое главное: никогда лошадь ничего не сделает из страха, но все сделает для вас — из любви!

Тогда я положила свою руку на блестящую теплую лошадиную шею. Рука Габора лежала рядом с моею. И хотя мы оба были в перчатках, мне показалось, что я коснулась огня. Я снова покраснела, что не ускользнуло от Эрмины. Слава Богу, она приписала это моему страху перед лошадьми.

— Ну, Минка, — сказала она ласково, обхватив меня за талию, — неужели и впрямь так сложно? Представь себе, что Ада — большая собака. Ты же любишь собак. Атлас, любимый жеребец моего брата Фрица, бегал за ним повсюду, будто такса, до того был ручной. Если бы ему открыли дверь, он бы спокойно прошествовал в салон.

— Истинно так, — сказал Габор, — а кроме того, животные бывают более верными, чем самый верный человек… Конечно, некоторые люди тоже умеют хранить верность до самой смерти. — Снова взгляд украдкой в мою сторону, от этих чудных глаз у меня подкосились коленки. — И я заметил, что вы Аде нравитесь. Мы выиграем пари. Viribus unitis — общими усилиями — мы справимся с этим.

«Еще как! — подумала я. — Ведь император справляется с такой огромной империей — от громадных гор до Адрии, от Бессарабии до Бодензее с Viribus unitis — это ведь был его девиз, ну а я с помощью Габора обучусь верховой езде в прекрасном Эннсе».

Но в тот вечер все выглядело уже по-другому.

Вот мы и добрались до причины моих слез перед сном. Дело было в жаргоне наездников. И тут вина не Габора, а генерала. Сейчас узнаешь, как все произошло.

Зимняя школа в новой верхней казарме — самая большая и самая лучшая во всей монархии. Входя туда, испытываешь благоговение. Но оно тут же улетучивается, как только тебе нужно сесть верхом на лошадь, первый раз в жизни, на лошадь, которую ты почти не знаешь, а тебе надо на этой скотине утвердиться, и ты одна-одинешенька под суровым татарским взглядом знаменитого наездника, гусарского генерала.

То есть сначала мы были не одни. Напротив! Все сбежались, чтобы поглазеть на мои первые опыты: Аттила Надь, который опять выглядел как голодный волк, граф Шандор с гостями из замка Эннсэг, совершенно чужими людьми! И, конечно, принцесса Валери с капитаном Шиллером, не говоря уже о тетушке Юлиане и Эрмине. А Габор опять был холоден и деловит, как всегда в присутствии господина папа́.

Но самым большим разочарованием было то, что не он помогал мне забраться на Аду. Это сделал генерал. Он вытянул руку, я должна была поставить на нее свою ногу, после чего он поднял меня безо всяких усилий, словно пушинку. Сидеть верхом было нетрудно. Но я так радовалась, предвкушая прикосновения Габора, его близость ко мне. А он только держал повод.

Совершенно несчастная, я восседала на лошади в какой-то странной, развернутой влево позе и держала равновесие. Это было нелегко. Один толчок следовал за другим, меня так растрясло, что уже ничего не хотелось. А это дамское седло! Такое жесткое!

Кроме того, я чувствовала себя ужасно безобразной в этом старом кофейном платье для верховой езды из театральной костюмерной, с черным веером на запястье и в плоской коричневой шляпке фирмы Фладе на голове, скрывавшей мою чудесную прическу. Я была зашнурована на пятьдесят сантиметров. И хотя я не так уж плохо чувствовала себя на Адиной спине, меня не покидал страх высоты. Остальные смеялись, шутили, рассказывали разные истории о своих первых уроках верховой езды, как будто меня здесь вовсе не было.

Генерал не спускал с меня глаз.

— Неплохо сидит, — сказал он наконец, — но слишком зажата. Это ничем неоправданный страх. Габор, растолкуй это нашей голубке.

— Хорошо, папа́. Фройляйн Хюбш, послушайте меня, пожалуйста. С мужского седла очень легко соскользнуть. Но у вас мягкое седло. И на таком седле вы сидите прочно.

— Верно! — пророкотал генерал. — Крепко держаться за седло. И улыбаться. Счастливое выражение лица, даже если вас режут на куски. — Затем он обратился к зрителям. — Господа, так дело не пойдет. Мешает каждое слово. Мне нужен абсолютный покой. Вынужден просить вас оставить нас одних. Эрми-нени, это касается и вас.

— Нет! — возразила Эрмина.

— У вас отпуск. Вернетесь через пятьдесят минут и заберете свою девочку. И ни секундой раньше! Это приказ.