Кажется, тогда-то Лавиния и спросила Хью:

– Ты тоже терпеть не можешь знакомиться с людьми?

– Вовсе нет, почему же, – ответил он. – Конечно, нет. Ты имеешь в виду – чтобы они не смеялись над нашим маленьким ростом? Ну так с теми, кто смеется, я и знакомиться-то не захочу.

Она запомнила эти слова и с тех пор стала пытаться жить согласно этому завету: не так страшиться новых знакомств.

Когда осталось чуть больше сотни фунтов, они попрощались с Данией и не без сожаления отправились в обратный путь. И едва успели – когда они повернули на Шеффилд по дороге, которую и юные Спинстеры, и их родители привыкли звать «дорогой домой», бензина оставалось совсем чуть-чуть. Какая у них была машина? Лавиния понятия не имела. Стоила она еще пятьсот фунтов бабкиного наследства. Кажется, все-таки синяя.

– Покажи нам свои хрена-а-вы сиськи! – сказал Хью. Они остановились перед несколькими светофорами: внезапная и странная попытка продемонстрировать строгий контроль посреди неторопливого течения двухполосных шоссе. Женщина в черном платье без рукавов, тоже в ожидании, отчаянно пыталась зажечь сигарету.

– Это нехорошо, – сказала Лавиния. – Ты о ней?

– Нет, – резко сказал Хью. – Я вовсе не имел в виду ее. Или тебя. Просто пробую реплику.

– Покажи нам свои хрена-а-вы сиськи! – попробовала произнести Лавиния. – Почему она так разговаривает?

– Полагаю, потому, что так разговаривали те, кто ее растил, – откликнулся Хью. – А что ты имеешь в виду?

– Соню, – сказала Лавиния. – Я говорила о Соне.

– Да, я понял. Я тоже о ней, о Соне-я-покажу-те-мои хрена-а-вы сиськи. Она сказала так потому, что она так говорит всегда.

– Я имела в виду – почему она говорит так с тобой?

– Потому что она точно так же говорит со всеми остальными! – сказал Хью. – У нас еще остались монстровые хрустики?

– Есть батончики «Марафон», – ответила Лавиния. – Вощщем, этот хренов бред, который она-а г’ворит. Она говорит его только при тебе.

– Чушь какая! – удивился Хью. – Она всегда так говорит!

– Со мной – нет. Ты хочешь сказать…

– Как она разговаривает, когда меня нет?

– Как ты и я. Нормально. Это когда приезжаешь ты, она включает цветочницу Элизу.

– То есть ты хочешь сказать – всякий раз, когда я вижу Соню… каждый раз, включая тот, когда мы впервые встретились, она ломает комедию?

– Похоже на то.

– У нее здорово получается!

Восхищение актерским талантом Сони Лавиния пропустила мимо ушей.

– Ты хочешь сказать… – начала она, но осеклась: он ведь и так сказал ей все. Она хочет, чтобы он повторил? И тут до нее дошло: можно ведь знатно повеселиться – и она придумала: как-нибудь в ближайшее время она тайком пригласит Хью, и он, тихо сидя в кресле в ее спальне, дождется возвращения жилички; она позволит ему подслушивать, как Соня совершенно нормально говорит с ней, и через час или полчаса – в общем, спустя достаточное время для того, чтобы убедиться: она именно так и разговаривает, – он робко выглянет из укрытия. Что станет делать Соня?

– Попытается сделать вид, что ничего не случилось.

– Как это?

– Ну… – Хью задумался. – Засмеется, хотя нет: это означало бы признание. Она повернется ко мне и заговорит… ну, так, как обычно говорит со мной. Эй-милай-покажу-те-мои… А что ей останется? А потом уже дело за нами.

– Мы когда-нибудь доедем до М25?

– Уже доехали и едем по ней минут двадцать, – сказал Хью. – Осталось надеяться, что я повернул туда, куда нужно.

Вскоре Лавиния стащила через голову маленький черный кардиган и свернула его в ком. На М25 не было ничего интересного, а встать пришлось ни свет ни заря. Она увидела сон – да-да, вероятно сон. О том, как они с братом Хью отправились на машине в какое-то долгое путешествие. И всю дорогу болтали и смеялись! Светило солнце, а заднее сиденье тоже не пустовало – кто именно на нем ехал, она разглядеть не могла. В конце концов Хью – не она – обернулся и велел тем, на заднем сиденье, приглушить звук, а лучше заткнуться: она обернулась сразу за ним, и оказалось, что они вовсе не в машине, а в автобусе, и позади, ряд за рядом, – неотличимые друг от друга школьники в темной одежде. Они запели песню, но поскольку песни во сне Лавиния не ожидала, то проснулась.

3

– А ты бы развелась? – спросил Хью.

– Так сперва надо выйти замуж, – в легком замешательстве, моргая, чтобы проснуться, отозвалась Лавиния. – А пока этим и не пахнет.

– Да, но ты бы никогда-никогда не вышла замуж, – продолжал он, – если бы была малейшая возможность захотеть развода, если бы тебе вообще могло такое прийти в голову.

Лавиния задумалась – или сделала жест, означающий «я думаю». Горячей и возбужденной вере Хью требовалось подкрепление.

– Нет, конечно, – согласилась она. – Я никогда не выйду замуж, если стану хоть немного думать о том, что мы можем развестись.

– Но мама и папа… – сказал Хью.

– Ой, мама и папа! – отмахнулась Лавиния.

– Надо было приехать пару недель назад! – заявил он.

– Да ладно, когда мы с тобой родились, они жили уже пятнадцать лет, – рассудила Лавиния. – Папе было за сорок, маме – почти сорок. Когда они поженились, все было иначе.

– Держу пари, что они не изменились, – возразил Хью. – На свадьбе мама клялась ему в любви и все такое, а потом начала то так, то сяк подшучивать над ним и говорить «как это похоже на папочку», а папа, зуб даю, пожимал плечами и искал, кого бы еще обаять.

– И кому бы раздать ценные указания, – подхватила Лавиния. – Я спала?

– И храпела как дьявол, – подтвердил Хью.

– Мне приснился чудный сон, – сообщила Лавиния. – Как будто мы едем куда-то с тобой на машине, проснулась – так оно и есть!

– Какое нетребовательное у тебя Оно, – с деланой важностью сказал Хью.

– Но он так уверенно об этом говорит! – воскликнула Лавиния. – Если верить Лео, решение уже принято. Думаешь, ложная тревога и все будет как прежде?

– Он ей ничего не сказал.

– Он ее не любит. И никогда не любил. Он намерен сказать, что не любит ее и что она свободна до самой смерти. В противном случае…

– Да не будет никакого противного случая, – произнес Хью. – Думаешь, это М25 продлится вечно? Сколько мы уже по нему едем?

– Так вот же указатель! – Знак гласил: М1, на север. – Хью, поворот!

Какое-то время – уж точно, пока Лавиния спала, – они ехали по правой полосе. И Хью катил дальше – в зеркале заднего вида отражался его взгляд.

– Хью, надо перестроиться в левый ряд, – сказала она. – Хью!