Может быть, хозяин «Такарая» не замечал, что вызывает столько неприязни, а может быть, замечал, но стремился одержать над всеми верх при помощи своего собственного тайного средства — сочетания подавляющей противников воли и хитрости. Господин Такарая совершенно спокойно воспринял сомнительную реплику старика Годзана, которую тот произнес, подавляя зевоту. Он обратился к старику уже из бассейна:

— Сэнсэй, правда ли, что вы так больше и не выступаете?

— В мои годы я и рад бы выступать, да не могу. — Старик вылез из бассейна и сидел теперь возле шайки для мытья, тер свои бока с выпирающими ребрами. — Если настанет день, когда я снова выйду выступать, устроители не оберутся хлопот, а зрителям придется и того хуже.

— В последнее время не дают на сцене ничего хорошего, оттого, наверное, и залы стали пустовать. А я, сэнсэй, по правде говоря, давно хотел с вами посоветоваться, только вот все занят, знаете ли…

Говоря это, господин Такарая посмотрел по сторонам, но в мужском отделении они по-прежнему были вдвоем со стариком, а в женском отделении было совершенно тихо, не доносилось ни звука, только старуха надзирательница, сидевшая на своей вышке, нацепив очки, сосредоточенно распарывала какие-то кимоно.

— По правде говоря, дело вот в чем. Я хотел просить вас, чтобы вы непременно стали одним из членов правления местного комитета. Раз вы прекратили выступления, то, само собой, располагаете свободным временем. Обязательно просил бы вас помочь в решении наших проблем… — Незаметно он перешел на свой ораторский тон.

Чтобы навязывать комитету свою волю, Такарая постепенно освободился от всех, кто состоял там до него, а взамен дал рекомендации таким субъектам, которые не годны были ни на что — ни заварить кашу, ни расхлебывать её. Словом, втайне он замышлял добиться выгоды лишь для себя одного.

Старик Годзан имел превосходную репутацию в качестве хозяина дома гейш «Китайский мискант», во всем квартале Симбаси немногие могли встать с ним вровень. Он слыл ехидным стариком, упрямым и несговорчивым, но зато смотрел на вещи широко, не был алчным, и все в округе знали его как человека глубоко добропорядочного. Такарая надеялся, что своими речами сможет улестить старика. Ведь если бы тот вошел в правление местного комитета, то счел бы докучным вникать во всякие мелочи и рта бы раскрывать не стал, словом, стал бы никудышным руководителем — это хорошо понимал Такарая. И для него самого такой член комитета был гораздо лучше, чем соперник в борьбе за власть. Сам Годзан обо всем этом, вероятно, догадывался и потому ответил холодно:

— Нет уж, позвольте принести вам мои извинения. Хозяйка моя в последнее время сдала, да и я старею. Ответственным лицом быть никак не смогу.

— Жаль, жаль. Во всяком случае, хозяин «Китайского мисканта» в этих краях старожил, человек уважаемый… — Вот я и думал…

— Похолодало-то как нынче!

Это пришел банщик, чтобы помыть спину господину Такарая, и тому пришлось оборвать разговор.

Тем временем в баню один за другим потянулись посетители. Один из них был белотелый тридцатилетний мужчина в очках с позолоченной оправой. Про него в округе говорили, будто бы он состоял на содержании у своей жены О-Ко, известной в квартале парикмахерши, которую все звали «богачкой». Прежде он, кажется, комментировал немые фильмы. Среди пришедших был и заплывший жиром Итидзю, пятидесятилетний хозяин ресторана, где готовили курятину. Он вел с собой мальчишку лет двенадцати с изуродованной ногой, про таких детей говорят «гусиная лапа». Все посетители были соседями, поэтому погрузились в бассейн, произнося взаимные приветствия:

— Здравствуйте!

— День добрый!

Как-то само собой получилось, что собеседники разделились на две группы: Итидзю со старым Годзаном и хозяин парикмахерской с господином Такарая. Последние двое принялись обсуждать гейш каждого из веселых кварталов, и вдруг Такарая припомнил что-то и оживился:

— А ведь такие гейши появились в последнее время и в Симбаси! По правде говоря, даже в местный комитет тайком люди жалуются, мол, некая гейша позорит доброе имя квартала.

— Ого! И как эту гейшу зовут?

— Разве вы еще не знаете? Это Ранка.

— Из какого же дома?

— Еще и месяца не прошло, как она стала выходить к гостям, а уж во всём Симбаси не осталось человека, который бы о ней не слышал.

— Вот это да! Слушать — и то любопытство разбирает! — Муж парикмахерши так заинтересовался, что ему недосуг стало смыть попавшее в глаза мыло. — И как она? Хороша?

— Нет-нет, так не пойдет. Скажу, что хороша, а потом ваша госпожа О-Ко на меня будет сердиться.

— От таких слов мне еще больше хочется на неё взглянуть.

— Ха-ха-ха! По мне, так она и не гейша вовсе. Право, она из тех, что удивляют не только на первый взгляд, но и на второй. А молва все-таки имеет большую силу! И тут и там люди судачили, что с какой стороны ни подойди, а гейша она странная, и манеры у неё странные — и вот, пожалуйста, в мгновение ока она стала популярна. Нет, она действительно умная женщина, эту в угол не задвинешь!

— Да что же такого она делает, голая пляшет, что ли?

— Да, пожалуй, все равно что голая, но это не какие-нибудь вульгарные пляски вроде «Амэ-сёбо».[43]Скажу честно, я и сам толком не знаю, только слышал от своих гейш, что она даже и не пляшет вовсе, она вообще ничего не делает. Одним словом, она всего-навсего появляется на банкетах голая. Ведь на Западе же многие показывают перед зрителями свое нагое тело… Она объявляет: я, мол, такая-то и такая-то знаменитая на Западе статуя, которая зовется так-то, — и изображает эту статую. Она выходит в белом обтягивающем трико, на голове парик, тоже белый, чтобы было похоже на статую. Вот потому-то, хоть и подумаешь невольно: ах ты… — а жаловаться нельзя. Она же из тех, что называются «новыми женщинами», с ней только заведи спор — конца не будет, это точно. К примеру, в гостиных она ужасные вещи заявляет. Говорит, японцы как следует не понимают, в чем красота нагого тела, потому и бывают каждый год проблемы с картинами обнаженных на выставках, организуемых Министерством культуры.[44]Ей, мол, это прискорбно, и она якобы все свои штуки затеяла ради эстетического развития господ из высших слоев общества.

— Ого! Вот так особа! Пожалуй, схожу и я разок за эстетическим развитием!

— Говорят, что с ней не просто встретиться, она не придет, если позвонить ни с, того ни с сего, без рекомендации. У неё ведь ежедневно бывает по три или четыре условленных встречи. Не верится, верно?