Я с изумлением смотрю на нее:

— Ты сказала ему об этом?

— И не раз.

— Неужели между вами не возникало никакого сексуального притяжения?

— Он пытался флиртовать, но я отгораживалась каким-нибудь рассказом о Флоре или Фрэн, главным образом упоминая не самые романтичные моменты, связанные с материнством, — о своем беспокойстве по поводу предстоящих прививок, об утомительных заботах, связанных с устройством ребенка в ту школу, в которую ты хочешь, о приучении детей к туалету. В общем, сама знаешь.

Я выставляю вперед руку, словно защищаясь и давая Конни понять, что она должна замолчать. Нет, я ничего не знаю о подобных вещах, а если бы даже знала, мне никогда не пришло бы в голову с кем-то их обсуждать, тем более с бывшим любовником.

Мне нравится Льюк, я испытываю к нему огромное уважение и, несмотря на перемены, произошедшие с Конни, по-прежнему считаю ее своей лучшей подругой, и я искренне рада, что Конни больше не испытывает влечения к своему бывшему любовнику. Так будет проще, и мне не придется снова брать на себя довольно утомительную роль наперсницы, поэтому я довольна результатом.

И все же…

Как правильно отметила Конни, ничто не говорит лучше о твоей зрелости, чем отказ от разрушительных привычек, особенно сексуальной одержимости, которая может угрожать твоему браку и семейной стабильности. Она опередила меня, а прежде я всегда была во всем первой.

Внезапно мне приходит мысль, что она, возможно, солгала, а на самом деле занималась с ним сексом до потери сознания, а теперь скрывает это от меня. С одной стороны, это было бы ужасно, но с другой — я испытала бы огромное облегчение. Не хочу приближаться к среднему возрасту.

— Но ты провела с ним целый день? — спрашиваю я.

— Да.

— Почему?

— Мне хотелось получить ответы на некоторые вопросы, я шесть лет ждала возможности задать их.

— Ты получила их?

— Нет, конечно. Когда я приближалась к потенциально сложному вопросу, Джон замолкал, а в конце концов заявил: «Не стоит задавать таких вопросов, детка. Тебе не понравятся ответы».

Изображая Джона, Конни говорила глупым голосом. Она действительно больше не любит его. Она готова смеяться над ним, а это еще в большей мере говорит об окончании взаимоотношений, чем ненависть.

— Похоже, некоторые люди никогда не могут стать взрослыми, — со вздохом замечает Конни.

Впервые я увидела нечто привлекательное в Джоне Хардинге, этом парне, который никогда не станет взрослым. Ура, мужчина в моем вкусе. Шучу. Хотя нечто вроде…

Конни предлагает заказать какое-нибудь блюдо навынос, но я отказываюсь, сославшись на необходимость выполнить какую-то срочную работу сегодня вечером, и, стараясь не выглядеть слишком невежливо, подхватываю плащ и поспешно направляюсь к двери. Сегодня вечером умерла связывавшая нас близость. Боюсь, что мы с Конни идем теперь разными дорогами, и я ощущаю печаль. Не могу себе представить, что наши пути когда-нибудь снова сойдутся. Я не могу найти удовольствие в домашних делах, заполнивших нашу жизнь. А ей никогда не будет дела до того, сколько денег я заработала за один день для компании X, да, пожалуй, и никогда не было. Мне нужно поскорее добраться домой, чтобы спокойно погоревать о нас.

Четверг, 19 октября 2006 года

Безусловно, было очень полезно научиться менять свечи зажигания и делать все прочее, но, как и предсказал Льюк, самым приятным в занятиях стали новые знакомства со Сьюзен и Хелен. Хелен уверенная в себе, яркая, живая и разговорчивая. Я очень удивилась, когда узнала, что она на три года старше меня, так как выглядит она лет на восемь моложе. Она прекрасно одевается и ведет светскую жизнь, наверное, это и ввело меня в заблуждение. Одно из самых приятных для меня в ней качеств — это то, что она считает меня такой же, как она. Я расцениваю это как комплимент в свой адрес. Ей кажется, будто я, как любая другая женщина, имею право пойти в кино или посетить новый модный ресторан. Она часто предлагает мне встретиться, чтобы вместе выпить или сходить в театр. Я с удовольствием приняла бы ее приглашение, но проблема в том, что она всегда приглашает меня в последнюю минуту — звонит в семь и спрашивает, не хочу ли я встретиться с ней в восемь. Я пыталась объяснить ей, что за такой короткий промежуток времени невозможно найти кого-то, кто посидел бы с детьми, и что мне неудобно внезапно бросать все намеченные дела, но она не понимает этого. Так что пока наши светские «тусовки» сводятся к тому, что мы пьем кофе после занятий, а это тоже чрезвычайно приятное развлечение, так что я не жалуюсь.

У нас со Сьюзен больше общего, хотя она почти на десять лет старше меня. Ее дочерям восемнадцать, шестнадцать и девять лет. Младшая, Хлоя, была незапланированным ребенком и стала той соломинкой, которая переломила хребет верблюда, по имени брак Сьюзен, то есть стала последней каплей, переполнившей чашу терпения ее мужа. Но она не испытывает сожалений по поводу рождения Хлои, наоборот, утверждает, будто появление на свет Хлои — самое прекрасное событие в ее жизни, и рассматривает его как новый жизненный виток в ее слишком устоявшейся и запрограммированной жизни. Сьюзен считает, что мужчина, рассматривающий рождение третьей дочери всего лишь как неудобство, которое помешает осуществлению его плана выйти на пенсию, — небольшая потеря. Она в разводе уже восемь лет и вполне довольна судьбой.

Сьюзен — хозяйка маленькой парикмахерской неподалеку от Куинсуэя. Она много трудится и неплохо зарабатывает. В парикмахерской работают три мастера, включая девушку, которая приходит по субботам. У нее много постоянных клиентов, которые посещают ее из года в год. Самый напряженный день у нее — вторник, в этот день она обслуживает пенсионеров за полцены, делает им стрижки и укладки феном (называя это комплексом). Поменяв шину, она любит выпить чашечку чаю с шоколадным печеньем. Сьюзен постоянно смеется. Когда я заметила это вслух, она посмотрела на меня как на сумасшедшую и спросила: «А почему бы мне не смеяться? Я одна из самых удачливых женщин на свете». И безусловно, так оно и есть, раз она в это верит.

Сегодня утром Сьюзен любезно предложила мне сделать укладку в честь предстоящего свидания. С большим чувством юмора она высмеяла мои ожидания увидеть в ее салоне много хрома, кожи и черного мрамора. Но поскольку ее волосы всегда безукоризненно подстрижены и сияют, словно нимб, я не сомневаюсь, что легко смогу обойтись без устрашающего великолепия и большого штата (что обычно является неотъемлемой частью парикмахерской).

— Итак, с кем мы сегодня встречаемся? — спрашивает Сьюзен.

— Сегодня я пью чай с молодым человеком по имени… — Я запинаюсь, поспешно достаю свой ежедневник и сообщаю: — Дэвид Кларк.

Сьюзен громко хохочет.

— Ты забыла, как его зовут, — укоряет она меня.

— Только его фамилию, — говорю я, накидывая нейлоновую накидку. Кресло у раковины не опускается так низко, чтобы почти превратиться в кровать, а края раковины не обложены мягкими валиками. Но Сьюзен оборачивает мне шею двумя полотенцами, чтобы я чувствовала себя комфортно, и проверяет воду, прежде чем лить ее мне на волосы, так чтобы я не замерзла и не обожглась. Но главное, Сьюзен не испытывает потребности оскорбить меня, утверждая, будто у меня слишком тонкие или секущиеся волосы, как обычно заявляют в парикмахерских. Вместо этого она начинает делать мне легкий массаж головы — потрясающее ощущение!