Выкрикнув последнее, Мира поднимается и с разбегу залетает в бассейн. Я тоже встаю, но прыгать не спешу. Сажусь на бортик и опускаю в воду ноги.

— Мама! — восклицает звонко Егор. Машу ему. И слегка напрягаюсь, когда малыш зовет: — Иди, иди… — настойчиво подзывает ручками.

Приходится полностью войти в бассейн и подплыть к сыну. На Тихомирова не смотрю. Однако в тот момент, когда Егор перебирается с его груди на мою, соприкасаемся под водой бедрами. Дергаюсь и едва не роняю ребенка. Хорошо, что Тихомиров все еще придерживает.

— Все нормально, — обращаю его внимание на это минуту спустя, потому что он сам никак не отплывает, даже когда я обеими руками прижимаю сына. — Миша, я держу его.

Но и после этого расстояние увеличивать Тихомиров не торопится.

Мы почти голые и мокрые. Ярко светит солнце. Играет бликами на блестящей капельками влаги коже. Идеально гладкой и горячей. Чувствую это тепло, будто физически. И невольно зависаю на том, как сокращаются внушительные мышцы. Конечно же, меня смущает наша близость. Особенно… Особенно после вчерашнего.

Поэтому только радуюсь, когда малыш просится обратно к отцу. Отдаю и сама отплываю, чтобы, наконец, перевести спокойно дыхание. Поправляя бюстгальтер, оборачиваюсь и тут же ловлю на себе взгляд Миши.

«Я бы мог трахать тебя всю ночь…»

Черт возьми… Я будто снова слышу, как он это говорит. Вокруг нас полно людей, наш сын… А я вспыхиваю с такой силой, что наверняка перегреваю воду в бассейне. Все мое тело краснеет, достигая такой яркости, которой я сама еще ни разу не видела.

— Полина! — голос Миры словно сквозь слои ваты прорывается. — Плыви сюда! Хочу рассказать что-то.

С трудом разрываю зрительный контакт с Мишей, но не сразу удается сфокусироваться на подруге. Плыву по большей части вслепую, концентрируясь лишь на ее красном купальнике.

— Спасибо, — шепчу, цепляясь ладонями за бортик бассейна.

— Всегда пожалуйста, — смеется Мира. — И я тебе правда сказать хочу… Ничего эти два года не изменили.

— В смысле?

— Никуда твоя любовь не делась, дурочка.

— Сама ты дурочка, — беззлобно шиплю я.

Больше пугаюсь того, что она говорит. Неужели так заметно со стороны?

— Делаю ставку, принцесса… — продолжает Мира дурачиться. — Делаю ставку: до Нового года быть тебе Тихомировой.

— Не мели ерунду!

— Посмотрим!

— Заткнись, ради Бога.

Мира на мою мольбу лишь прищуривается.

— У вас же что-то было? Вот в эту ночь…

— Конечно, нет!

— Я же вижу! Что-то изменилось…

— Ничего ты не видишь!

— Значит… Прям все?

— Мира!

— Вот это да!

— Мира… Я ничего тебе рассказывать не собираюсь. Это личное.

— Не надо рассказывать. Ну, в смысле, я не жду подробностей. Это же Миша… Фу… — скривившись, передергивает плечами. — Жаль все-таки, что ты влюбилась в моего брата. Самые интересные темы проходят мимо нас.

— Я бы тебе и о ком-то другом не рассказывала, — заверяю ее я.

— Так, так… — раздается вдруг совсем рядом. Дергаемся с Мирой вместе. Ведем за этим звуком взглядами и находим в тени деревьев бабулю Тихомирову. Зеленый гамак, зеленый купальник, зеленая шляпа — она, черт возьми, выглядит, как ленивец. — Хорошие новости, однако. Записываю, девчата.

Я лишь раздраженно вздыхаю.

Стоит в моей жизни случиться сексу и все сразу об этом узнают! Возможно, два года назад и не Миша был виноват… И все же какая стыдоба!

Полина

Каждую ночь невольно жду, что он придет. Чудятся шаги в коридоре, скрип двери… И меня бросает то в жар, то в холод. С трудом удается убедить себя, что все это лишь иллюзия.

«Любил…»

Это воспоминание я избегаю сильнее всех остальных. Прошло пять дней, а оно до сих пор вызывает внутри меня мощнейший обвал эмоций.

«Убийство» было одноразовой акцией. Тихомиров спустил пар и забыл. Выплеснул за все два года? Следующий приход можно не ждать?

Ну и не надо. Я тоже переживу. Я ведь сильная. Если бы не была, давно бы сломалась. А сейчас… Сейчас не имею морального права.

— Егорчик, доедай, сынок, — подгоняю ласково, загружая попутно посудомоечную машину. — Скоро бабушка Поля приедет. Ты же хочешь провести день с ней?

— Папы нет, — протягивает малыш уныло.

— Ему сегодня надо было уйти раньше.

Конечно же, такое понятие, как «надо», сыну освоить пока трудно.

— Каша невкусная.

— Что ты такое говоришь? Вкусная. Я пробовала.

— Невкусная. У папы вкусная!

«Нельзя обижаться», — едва ли не на лету останавливаю все прочие мысли.

— Точно такая же, — терпеливо замечаю я.

— Нет!

— Ладно, — вздыхаю. — Если невкусно, оставь. Проголодаешься, поешь у бабушки.

Подхватываю одной рукой тарелку, второй Егора из кресла вынимаю. Ставлю на пол, он сразу же убегает мыть руки — вышколил Тихомиров. Еще раз вздыхаю и отправляю кашу в мусорное ведро.

К приходу тети Полины Егор немного отходит. Прежде чем она появляется, нам удается немного поиграть его любимыми самолетами.

— Я тебя люблю, — чувствую необходимость сказать.

Ловлю и прижимаю к груди.

— Я тебя тоже, — бормочет сын.

Оставляет на моей щеке смазанный поцелуй и соскакивает снова на пол.

Мишина мама при виде Егора вся светится. Каждый раз как замечаю это, сердце сжимается. Подхватывая малыша, не перестает улыбаться, но в глазах поблескивают слезы. Счастья. Я надеюсь, что это только оно.

— Ну что, чемпион? Готов к приключениям?

— Да! — выкрикивает Егор.

И они сразу же направляются к двери. Я несу сменные вещи.

— Миша заедет? — уточняет тетя Поля, забирая у меня сумку.

— Да. Говорил, что заберет сам.

— Окей. Только пусть не спешит. У нас много планов.

И снова у меня сжимается сердце.

— Напишу ему о ваших планах, — улыбаюсь я.

— Ну, все тогда… Целуй маму, чемпион, и полетим.

Тянусь и сама целую сына. Машу рукой, когда выходят за дверь и спешу ее захлопнуть, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы.

Впервые остаюсь в квартире Тихомирова одна. Нужно собираться в университет. Этим я и занимаюсь, но как-то лениво. Подвиваю кончики волос, подкрашиваю глаза и прохожусь по губам блеском. Над платьем недолго думаю. Надеваю то, что оказывается ближе. С обувью приходится повозиться, только потому что все, что я ношу, чаще всего не подходит к этому наряду по цвету, а переодеваться не хочу.