Пистолет плясал в руках генерала. Он нажал на курок. Осечка. Он нажимал снова и снова, и каждый раз в ответ раздавался сухой металлический звук. В глазах генерала промелькнул ужас. Он рухнул назад в кресло. Голова его запрокинулась, рука с револьвером медленно, словно преодолевая сопротивление, поднялась к груди, поползла выше. Он всунул дуло в судорожно раскрытый рот и нажал на курок. Выстрел получился не очень громким – хлопок, будто книга шлепнулась на пол. Голова генерала дернулась в сторону, тело тяжело осело в кресле. Пуля снесла ему затылок и застряла в спинке кожаного кресла. Кровь и бело-розовые ошметки мозга забрызгали светлую портьеру, стену кабинета, пышный цветущий гибискус в фаянсовой китайской вазе на полу. Тишина после выстрела наступила оглушительная.

Андрей выждал минуту и осторожно, стараясь не испачкаться, обошел вокруг стола. Достал из ящика папку с документами и знакомыми уже фотографиями, сунул в карман серебристый сотовый телефон хозяина. Остановился на пороге, обернулся:

– Вы правильно сказали тогда, господин генерал: никогда не нужно призывать того, кого не можешь отправить обратно…

Он просидел почти до утра в своем кабинете, изучая документы генерала Колобова. То, что он узнал о проекте «Авенир», превзошло самые дерзкие его предположения. Детей действительно было только четверо. Других там не было. Других подобных просто не существовало в природе. И они действительно были избранными…

Взгляд его упал на пожелтевшую папку генерала Колобова. «Avenir» в пер. с франц. «будущее», – пометил кто-то карандашом внизу титульного листа. Видимо, сам генерал, интеллектуал и полиглот. Андрей усмехнулся – вот именно, будущее!

Утром он позвонил Серому Кардиналу с мобильника генерала, просмотрев все телефонные номера и безошибочно выбрав нужный. Номер принадлежал человеку по имени Василий. Василий, и все, без фамилии. Тот ответил сразу, Андрей узнал его голос. «Что у тебя, Володя? – спросил он. – Не спится?» – «Генерал Колобов застрелился вчера вечером у себя в кабинете», – сказал бесстрастно Андрей. «Кто это?» – спросил Василий после паузы. «Сверхчеловек, – хмыкнул Андрей. – Можете называть меня Авенир». Наступило долгое молчание, Василий переваривал информацию. «Мы можем поговорить?» – спросил он наконец. «Можем, – ответил Андрей. – Только без посредников».

Зима закончилась в начале февраля, и вдруг неожиданно наступила весна. Подсохли тротуары, воздух наполнился сладостью и предвкушением радости, сошли с ума воробьи. Они оглушительно и радостно чирикали. Бушевали малиновые закаты, предвещая новый солнечный день. Таяли последние серые сугробы, бегали пьяные от любви собаки.

Лара сидела на веранде, подставив лицо теплому полуденному солнцу. От земли еще тянуло холодком, снег еще прятался в укромных уголках двора, но деревянные перила были почти горячими. На кустах сирени набухли почки, а на длинной клумбе вдоль забора уже торчали темно-зеленые пики нарциссов.

Письмо от Риты, подруги, пришло еще в январе. Соскучилась, хочет видеть, зовет в гости в Вену. Все в порядке, жизнь идет, с работой нормально. Приезжай, жду, весна у нас замечательная. Сначала Лара не поняла, что не так в письме. Перечитала еще раз и обнаружила, что нет привета от Мауго, бойфренда. И весь тон письма какой-то сдержанный, невеселый. Рита Валлер жила в Вене уже лет десять. Вышла замуж за австрияка Йозефа Валлера – познакомились в Интернете, встретились, понравились друг другу и поженились. Муж, инженер-строитель, погиб спустя четыре года при аварии на строительстве. Детей завести они не успели, все недосуг было. «Идиотка, – говорила Рита. – Все думали потом, успеем ребенка, то работу искать надо было, то язык учить, то дом купили, то мебель нужна, то поездить по миру. Йозеф хватался за любую работу… Не понимали, дураки, что ребенок самое важное… сейчас уже был бы совсем большой, сын Йозефа, он мальчика хотел… Ты, Ларка, подумай, не тяни, можно и без мужика, я вот локти себе кусаю!»

С Мауго Рита встретилась три года назад. Мауго – художник. Рита – историк-искусствовед в «Леопольд-музеум», на чем и сошлись. Лара была у них в гостях два года назад, когда участвовала в выставке цветов в Зальцбурге. Рита, откомандированная временно в местный музей, подошла к ней и поздравила с наградой. Лара обрадовалась, заслышав родную речь. Рита привезла ее в Вену, познакомила с Мауго. Их роман был тогда в самом разгаре. Они насмотреться не могли друг на друга. Мауго – длинный, черноволосый, с козлиной бородкой по австрийской моде, улыбчивый и немногословный. Лара видела его картины в мастерской на втором этаже их дома – ломаные человеческие фигуры на фоне взрывов красного и черного, на библейские темы, но вывернутые, с подтекстом, со странными названиями.

После ужина они втроем бродили по ночной Вене, оживленной, полной света и туристов…

Вена… Культ Моцарта, культ Сиси, культ Климта, культ Штрауса. Молодые люди в ярких парчовых камзолах и белых чулках, жующие резинку, а то и с сигареткой, торгующие билетами в театры и на концерты. «Живые» статуи, с посеребренными или позолоченными лицами, в пышных одеждах восемнадцатого века, широкополых шляпах и париках, неподвижно застывшие на невысоких постаментах – не моргнут! Поди разбери, настоящие или нет. У ног – тарелка для пожертвований, десяток-другой блестящих монеток на дне.

Монументальный собор Святого Стефана, оглушающий стариной народный любимчик «Штефи», предмет гордости, рука, протянутая из двенадцатого столетия. Слева от входа на высоте человеческой груди две металлические полоски – мера для хлебов, первая попытка защиты прав покупателя и символ зарождающихся прав человека. Справа – под прозрачным пластмассовым щитом буква «Ö» и цифра пять – символ австрийского Сопротивления. Цифра пять – пятая буква алфавита – «е», а вместе две начальные буквы названия страны «Oesterreich».

Остро-крахмальная жесткая готика старинной архитектуры и неожиданно выглядящая по-современному зеленая черепичная крыша в белых ромбах.

Уличные гимнасты. Уличные музыканты, непременно «Маленькая ночная серенада» Моцарта и вальсы Штрауса. Гнусавые и плаксивые нищие с протянутой рукой. Туристы со всего мира. Лошадки, запряженные в нарядные открытые коляски. Дюжины открытых кафешек под тентами. Запах прекрасного венского кофе и ванили. Знаменитый яблочный штрудель под ванильным соусом. Или захер-торт, кузен пражского. И пирожные – ореховые, кофейные, фруктовые, бидермайер и эстерхази.

Неожиданно жаркий и душный апрель. Цветы повсюду…

…Лара бродила бездумно по кривым улочкам города, таким узким, что жители домов на противоположных их сторонах могли при желании поздороваться за руку, высунувшись из окон. Заслышав цоканье копыт и грохот колес по булыжной мостовой, она прижималась к стене, пропуская экипажи. Изящные лошадки шевелили ушами в вязаных и кружевных шапочках-чехлах. Пахло конским навозом – деревенский запах был странен в городе.

Прекрасный голубой Дунай, трам, трам, трам-па-па, трам-па-па… Не голубой, а серый, увы. Хорошенький прогулочный пароходик, знакомые вальсы с невысокого полупустого борта.