Праздник был назначен на двенадцать. В десять утра раздался звонок в дверь.

– Это Славик! – закричала няня. Юлий пошел открывать, за ним выбежала Александра.

На пороге стояла Марго. В черном. Уставшая. С небольшой дорожной сумкой в руке. Она настороженно смотрела на остолбеневшего Юлия. Потом перевела взгляд на Александру, прижавшуюся к его коленям.

– Марго? – опомнился Юлий. – Ты? Как…

Марго не сводила взгляда с Александры. Та спряталась за Юлия. Выглядывала оттуда, как любопытный зверек.

– Сашенька! – выдохнула Марго, протягивая к ней руки. – Золотая моя девочка!

Юлий стоял столбом, не зная, что сказать. У него мелькнула мысль схватить Александру и унести, спрятать. Александра осторожно выступила из своего укрытия, сделала крошечный шажок.

– Сашенька! – звала Марго, протягивая руки. – Иди ко мне!

Александра запрокинула голову, посмотрела на отца. Юлий положил руку ей на макушку, словно защищая от возможной напасти.

– Какая ты уже большая! – Марго чуть не плакала. – Иди ко мне! Сашенька!

Юлий кашлянул. Из кухни выглянула няня.

– Александра, – строго произнес Юлий. – Мне нужно поговорить с… – он запнулся.

– Мама? – неуверенно сказала Александра, во все глаза рассматривая Марго, пододвигаясь поближе, неуверенно протягивая к ней руки. И вдруг взвизгнула радостно: – Мамочка! Мамочка приехала!

Марго схватила Александру на руки, прижала крепко, вдохнула ее запах, родной, теплый…

* * *

– И куда же ты теперь, Карлуша? – спросил Данило, наблюдая, как Карл бросает в дорожную сумку свои небогатые пожитки.

– Домой. Квартира стоит закрытая, никто не прикарманил, буду жить. Начну сначала.

– Опять программистом?

– Наверное. Придется много догонять, отстал. А ты что?

– Предлагают полставки в филармонии. Послушай, а ты не хочешь…

– Только не карты, – быстро сказал Карл, выпрямляясь. – Терпеть не могу карты!

– Какие карты? Чудак! Ты же не умеешь играть! Я тут подумал, может, опять поездить с концертами. Ведь хорошо было, а? Что скажешь?

– Даже не знаю… – задумался Карл. – А кто еще?

– Все свои. Петя Трембач главным распорядителем, вместо Сократа. Все, говорит, обрыдло до чертиков. Ученики – бестолочь, на что, спрашивается, убил лучшие годы. Он мужик толковый, с кем хочешь договорится. Можно попробовать в конферансье, язык без костей. Анекдотов знает немерено… Алена… может, когда выздоровеет… Сократ останется пока с ней, присмотрит. Поживут у меня. Вот только животного нет. Хорошо бы обезьяну, как Ники…

– Обезьяна не проблема, – сказал Карл рассеянно. – Обезьяну можно купить. А дрессировщица?

– Петя Трембач предлагает посмотреть его знакомую, бывшую студентку. Говорит, танцевала когда-то в ансамбле, шустрая! Реализатором на базаре работает. Он спит и видит, как бы слинять от своей бабы. Ты, Карлуша, даже представить себе не можешь, что это за монстр! А характера хлопнуть дверью не хватает. Ты же знаешь Петра – мягок, совестлив. Зато сбежит с удовольствием.

– Не знаю… – Карл нерешительно смотрел на Данилу. – Нужно подумать.

– Я тебя, Карлуша, не тороплю. – Голос у змея-искусителя Данилы был полон сладости. – Езжай домой, осмотрись. А мы тут тоже будем думать…

– Алена, хочешь со мной? – спросил вдруг Карл. – Я уезжаю.

Девушка покачала головой и застенчиво улыбнулась.

– До свидания, Сократ. Береги Алену. Данило! Петя! – Он по очереди обнялся со всеми. Сократ чуть не плакал. Петя Трембач тяжело вздыхал. Даже циник Данило Галицкий проникся моментом. Заморгал, но сделал вид, что в глаз попала соринка.

Карл уехал. Машина его давно скрылась с глаз, а они все стояли и смотрели вслед. Данило Галицкий, Сократ, Петя Трембач и Алена…

* * *

Километрах в пятидесяти от города Карл Мессир съехал на обочину и заглушил мотор. Достал из кармана куртки конверт, а из конверта – сложенный листок, вырванный из блокнота Данилы. Но читать не стал. Повертел в руках, поморщился и снова сунул в конверт. Развернул машину и поехал обратно…

Дом Лары он нашел почти сразу. На клумбах лежал голубоватый снег, но с крыши уже громко капало, и тонкие сосульки радостно сверкали на солнце. Карл осторожно отворил калитку, пошел по расчищенной дорожке. Поднялся на веранду, стараясь не заскрипеть ступенькой.

Достал конверт, положил на стол. Подумал, что его может сдуть ветром. Взял со стола и оглянулся, чем бы его прижать. Потом решил сунуть под дверь, чтобы наверняка. Присел на корточки и стал запихивать письмо в щель над порогом. Тут дверь вдруг, скрипнув, отворилась, и Лара появилась на пороге. Карл медленно выпрямился, растерянно уставился на нее.

Они смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Карл протянул ей конверт, и Лара, вспыхнув, взяла. На конверте было написано: Еве.

Карл откашлялся и сказал неуверенно:

– Тут в твоем саду столько снега…

– Было много… – ответила Лара так же неуверенно. – Уже меньше, растаял… Что это? – Она перевела взгляд на письмо.

– Ничего, – сказал Карл и забрал конверт. – Как… ты?

– А ты? – спросила Лара. – Отдай!

– Не нужно! – Карл спрятал руку с письмом за спину.

– Почему?

– Я же здесь! – воскликнул он и вдруг заговорил горячо и сбивчиво: – Ты можешь выгнать меня, я заслужил! Я все время думал о тебе… Ева… Честное слово! Я был здесь летом, просидел ночь на ступеньке… как последний дурак! Боялся разбудить, замерз… А утром постучал, и у тебя был… кто-то, и я испугался… и подумал, что не нужно было возвращаться. А сейчас подумал… что не могу уехать, что должен увидеть и сказать, что… Или хотя бы оставить письмо… – Он замолчал. Смотрел на нее, охватывая взглядом всю сразу – и синие растерянные глаза, и хвостик отросших, потемневших за зиму волос на макушке, и серый, толстой вязки свитер…

– Кофе будешь? – спросила Лара, не придумав сказать ничего лучше.

– Лучше травяной чай, – обрадованно сказал Карл, помня коллекцию травяных чаев в буфете на кухне.

Лара кивнула и посторонилась, и Карл вошел в дом. Дверь захлопнулась за ними. С крыши упала сосулька и со звоном разбилась – брызнули во все стороны сверкающие осколки.

Карл принялся неловко стаскивать дубленку. Лара смотрела на него, чувствуя, как горят щеки…