– Да это джерри[21]!

Кроу наконец очнулся. Перед ним стояли трое солдат, причем один из них целился ему в голову из автомата Томпсона. За ними стоял офицер. У всех четверых на головах были красные фуражки. Военная полиция.

– Я сразу его распознала! – заявила женщина. – Вы только взгляните на его вид! Должно быть, прошлой ночью он спрыгнул с парашютом. Отдай мне мой чай, подлая немчура! Я угостила тебя, только чтобы ты не сбежал раньше времени.

Кроу почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось. Неужели эта женщина всерьез рассчитывала задержать его чаем? Впрочем, ей ведь это удалось, нужно отдать ей должное. В комнату вошел толстый фермер с сыном, и теперь они с любопытством рассматривали Кроу, будто ручного медведя на ярмарке.

– Я английский ученый, помогаю полиции вести расследование, – заявил профессор.

– Ну, тут ты, грязный немецкий ублюдок, не ошибся, – ухмыльнулся солдат с автоматом.

– Довольно, Дэвис, все-таки здесь дамы и дети, – оборвал его офицер. – Мы здесь для того, чтобы передать этого человека в соответствующие органы. Оскорблять его незачем. Для этого негодника станет большим сюрпризом, когда его поставят к стенке. Вставай, Фриц!

Кроу поднял глаза к небесам и вздохнул.

– Позвоните инспектору Балби в полицейский участок на Литтл-Парк-стрит. Он подтвердит мою личность.

– Никогда о таком не слышал. Вы направитесь прямиком в военную разведку, – ответил офицер.

Разумеется, эти люди никогда не слышали об инспекторе Балби: они ведь военная полиция, а не гражданская.

– Тогда позвоните в Министерство внутренних дел. Я профессор Кроу.

– Все это могут сделать и в разведке. Вы теперь их клиент.

– Встать! – рявкнул солдат на профессора.

Кроу встал. Все складывалось хуже некуда. Он рассчитывал больше никогда не встречаться с Балби. А теперь придется связаться с ним, чтобы выбраться на свободу. Либо это, либо нужно будет убежать от людей с винтовками. Кроу слишком давно не участвовал в сражениях и был уже не уверен в том, что пули не причинят ему вреда. Он точно знал, что, когда был в человеческом обличье, оружие смертных наносило ему раны. Вот только не помнил, насколько серьезными они были. Наверное, не слишком серьезными – в конце концов, он ведь сейчас жив, не так ли? Но не ускорит ли стресс от ранения его грядущую трансформацию? Кроу не хотел рисковать.

Стоит ли ему бежать ради этого? Пока он раздумывал, на него надели наручники. Нет, лучше подождать и позвонить в Министерство внутренних дел, а не Балби. Если убежать, его станут разыскивать, как шпиона, тратя на это ценные ресурсы, которые можно было бы использовать для военных целей.

Кроу погрузили в кузов машины, а примерно через час бросили в камеру в военном лагере.

– Разрешите мне выбить дерьмо из этого гада, сэр? – попросил какой-то солдат.

– В просьбе отказано, рядовой: это работа военной разведки.

– Так точно, сэр. А как я могу присоединиться к военной разведке?

– Обзаведитесь другими мозгами, рядовой.

– Так точно, сэр!

Шесть часов спустя, без воды, без пищи, в до сих пор влажной одежде Кроу услышал, как щелкнул замок его камеры. Это вновь была военная полиция.

– К тебе тут посетитель, Фриц, – сказал ему рядовой.

Со скованными за спиной руками Кроу привели на какой-то склад. Здесь, среди сложенных в стопки солдатских одеял и ящиков с тушенкой, был установлен стол, на котором стояла пепельница и настольная лампа. Кроу видел достаточно детективных фильмов и сразу же признал в этом антураже импровизированную комнату для допросов.

– Я буду снаружи. Только попробуй смыться, и я с огромным удовольствием отстрелю тебе твои поганые яйца, – заявил на прощанье рядовой, выразительно похлопав по своей винтовке калибра .303. Кроу кивнул. Было заметно, что солдат сказал это от всего сердца.

Оставшись один, Кроу сел на предназначенный ему стул. Для него важно было не показывать – причем даже самому себе, – что он чувствует страх или неловкость. И тут он услышал голос:

– Очень хорошо, рядовой. С этого момента я все беру на себя. И ради бога, принесите ему чашку какого-нибудь теплого питья.

– Помочиться, что ли? – раздался голос рядового.

– Чаю принесите. Крепкого, без сахара – он любит именно такой. И добавьте туда молока.

Кроу почувствовал, что у него начинает кружиться голова. Он узнал этот голос. Он определенно узнал этот голос.

– Да кто вообще пьет чай без молока? – удивился рядовой, словно речь шла о каком-то немыслимом извращении. – Разве что джерри. Благодаря таким простым вещам и понимаешь, за что мы воюем.

– Этот человек не немецкий шпион, могу в этом поручиться.

Кроу ощутил, как откуда-то из глубины в нем поднимается животный страх. Как будто с ним заговорило его внезапно ожившее прошлое.

Дверь склада приоткрылась, и он услышал знакомые строки:

– Кроуфорд-Кроуфорд, как же вы когда-то любили Лонгфелло! И как ошибались. Кроуфорд-Кроуфорд, до чего же приятно увидеть вас вновь!

Эти рокочущие и довольно милые американские интонации звучали как фанфары на фоне фаготов. Это был Эзекиль Харбард, его славный собутыльник, интеллектуальный мучитель, друг и большой любитель театральных появлений.

Кроу откинулся на спинку стула. К такому он был не готов. Мир стал тесным, а он этого даже не заметил. Атлантический океан больше не представлял собой серьезного барьера, это была дорога, и по ней к нему явилось прошлое в облике сияющего, улыбающегося Эзекиля Харбарда, ломающего его жизнь.

– Или же в настоящее время вы предпочитаете, чтобы вас звали Эндамон?

– Зовите меня профессор Кроу, этого будет достаточно, – сухо ответил Кроу.

Харбард рассмеялся:

– Вы никогда не понимали эту пресловутую американскую тягу к неформальному общению, не правда ли?

Кроу ничего не ответил; он просто сидел и смотрел на Харбарда. Приятно было бы поприветствовать этого человека как старого друга; можно было бы даже по-современному прикоснуться к нему – пожать руку или похлопать по плечу. Славно было бы посидеть, послушать его речь, насладиться его кипучим интеллектом и хоть ненадолго отвлечься. Кроу рассматривал профессора Харбарда, выглядевшего весьма эффектно – изумрудно-зеленый галстук, трость с серебряным набалдашником, шляпа с широкими полями. Как он постарел!