Кроу ничего не сказал Харбарду, усилием воли заставляя себя сохранять хладнокровие.

А тот между тем продолжал:

– Но в любом случае что такое имена по своей сути? Маленькие якоря, которые мы бросаем в непрерывно движущиеся потоки нашей изменчивой личности, чтобы отметить какие-то точки в водовороте смысла, бесконечно меняющегося случайным образом. На самом деле имена – это наши надежды, вы не находите? Надежды, что сегодня я тот же, кем был вчера, что я – не вы, что все мы отличаемся вот от этого. – Он выразительно постучал рукой по столу. – И конечно, это чрезвычайно удобно, если вам необходимо послать кому-то письмо.

Харбард улыбнулся, обнажив неестественно белые зубы. Кроу превратился в каменное изваяние – бессловесное и отрешенное. Все внимание он сфокусировал на сухожилиях на шее собеседника. Да, именно так. Кроу ни о чем не думал, ничего не планировал – просто сосредоточенно смотрел в одну точку.

– Вам известно, – продолжал Харбард, – что человеческий организм полностью, до последней клеточки, обновляется каждые семь лет? По крайней мере, так принято считать. Таким образом, строго говоря, Харбард, которого вы знали по Йелю, на физическом уровне совсем не тот человек, который сейчас сидит перед вами.

Кроу снова ничего не сказал, продолжая его разглядывать. Мышцы под кожей. Из-за нижнего края бороды четко просматривается сонная артерия, близко подходящая к поверхности тела. Нет. Только не это. А Харбард ничего не замечал, увлекшись собственными рассуждениями.

– Я сегодняшний и я десять лет тому назад – это разные люди. В каком тогда смысле я тот же Эзекиль Харбрад, которого в свое время орущим погружали в купель при крещении? Бактерий в моем теле в двадцать раз больше, чем клеток организма. Эти бактерии – тоже я? Должно быть, ответ утвердительный, потому что без них я бы умер. Мы обособлены, Кроуфорд, но при этом мы – целый легион. Неудивительно, что вы сменили имя. С философской точки зрения сохранять его – признак духовного банкротства, несостоятельности.

Харбард выдохнул облако едкого дыма, режущего глаза, и это вывело Кроу из состояния задумчивости.

– Могу я теперь идти?

– Нет.

– Удерживать меня незаконно. И кто вы вообще такой?

– Не кокетничайте, мой милый друг. Я прикреплен к специальному подразделению специального подразделения вооруженных сил США, а теперь еще прикомандирован к новому, очень специальному подразделению просто специального подразделения британской военной разведки – до тех пор, пока Штаты не вступят в войну.

– Если Штаты вступят в войну.

– Это неминуемо. И предсказуемо.

Эти слова потрясли Кроу. Они прозвучали как эхо, донесшееся через века из холодной горной страны, где навеки изменилась его судьба. Харбард вынул сигару изо рта.

– Слава Господу, – сказал Кроу.

– Не любите сигары?

– Я… – начал было Кроу и почувствовал, что попал в расставленную ловушку.

– Да, вы никогда их не любили, не так ли?

Сердце Кроу оборвалось. Конечно, это нельзя было считать признанием того, кто он такой на самом деле, но Харбард набрал очко и повел в счете.

Харбард пододвинул к нему через стол фотографию конца девятнадцатого века. На ней Кроу с жесткими усами позировал рядом с молодым и энергичным с виду Харбардом. Молодые люди были в квадратных академических шапочках, со стопками книг в руках. Позади них развевался американский флаг, и Харбард поглядывал на него с любовью. Почему Кроу позволил себя сфотографировать? Ведь он сознательно избегал этого по определенной причине – чтобы исключить риск быть узнанным и не попасть однажды из-за случайного фото в западню.

– Сходство просто поразительное, не так ли? – сказал Харбард.

– Да, годы были милостивы к вам, – ответил Кроу, отодвигая снимок обратно.

– Но по отношению к вам они были не просто милостивы, а очень милостивы. Позвольте показать вам кое-что из моей папки. – С этими словами он достал стопку каких-то документов.

– А вот это действительно интересно, – продолжил Харбард. – Здесь есть выписки о банковских трансакциях, официальный сертификат, подтверждающий изменение имени, несколько подделанных дипломов об образовании – очень хорошего качества, должен признать. При том, что это не просто фальшивки, а фальсифицированные фальшивки. – Мысль эта, похоже, показалась ему занятной. – Потому что вы действительно прошли все эти курсы обучения, только под другим именем. Есть еще выписка о трансакции банка «Коуттс» – переводной вексель на четыреста гиней, деньги по которому в прошлом году получил некто Кроуфорд Манден. Любопытно, что Кроуфорд Манден, по данным «Йель Дейли ньюс», погиб еще в 1892 году во время кораблекрушения.

– А какое отношение это все имеет ко мне?

– Что ж, поскольку профессор Кроуфорд Манден при этом указал ваш адрес, я решил, что вы должны были его знать. Думаю, вы непременно заметили бы его – еще одного живущего в вашем доме профессора. К тому же совсем недавно воскресшего.

Кроу опять промолчал. Во всем виновата его лень. Он не любил вести записи и вообще иметь дело с бумагами, а тут на дне ящика обнаружил переводной банковский вексель. Ему бы просто выбросить его, но Кроу подумал, что ничем не рискует. Кроуфорд Манден никогда не выбирался за пределы Америки, так каким образом он мог всплыть в Британии? Еще сто лет тому назад США и Европа были разделены – все равно что находились на разных планетах. Но два этих разных мира все время незаметно сближались. Со стороны Кроу было очень рискованно вновь выбрать профессию, которая так нравилась ему в Америке. Он тогда наивно полагал, что его защитит Атлантический океан. Он сможет общаться с коллегами из Штатов с помощью переписки и никогда не встречаться с ними лицом к лицу. Вероятность случайной встречи минимальна, риска вообще никакого нет, полагал он. Но Кроу заблуждался: риск был.

– Откуда все это у вас? – поинтересовался он.

– Мы некоторое время наблюдали за вами. А два дня назад я поручил обыскать ваше жилище. Это была одна из причин, по которой мы настояли на том, чтобы вы отправились с Балби в Центральную Англию. Но мешал ваш дворецкий, который всегда на посту. Вы ведь хотите хранить свою картину в каком-нибудь безопасном месте. Было бы ужасно жаль потерять ее во время налета. Поэтому я отослал вашего человека в Лондон, чтобы он о ней позаботился, – надеюсь, вы не возражаете против таких мер предосторожности?

Кроу глубоко вдохнул. Они с Харбардом были одни на складе. Первым инстинктивным порывом Кроу было убить старого друга прямо на месте, там, где он сейчас сидит, потом покинуть лагерь, как можно бесшумнее, после чего исчезнуть. Но сначала, конечно, нужно выяснить, кому Харбард успел все это рассказать. Кроу видел, что его карта бита и дальнейшие препирательства бесполезны. Он поговорит с Харбардом открытым текстом. Для него будет большим облегчением после долгого перерыва поделиться с кем-то сокровенным. Но что потом?