– Лучше бы уклониться.

– Заметано, – Фырнин взял письмо из дрогнувших пальцев Пафнутьева и вышел. Вернулся он минут через десять. Письмо уже было перепечатано на машинке. Копию он взял себе, оригинал вернул Пафнутьеву. И тот взял его с явным облегчением, словно и не надеялся снова получить в руки заветный конверт. – А теперь коротко, в двух словах – что у вас случилось?

Выслушав Пафнутьева, как тому показалось, совершенно безучастно, Фырнин только и произнес:

– Ни фига себе! Кто-нибудь знает, что вы здесь?

– Нет.

– Это мне нравится, – Фырнин посмотрел на Пафнутьева с интересом. – А теперь скажите… Зачем я вам нужен? Хотите очерк о следствии?

– Нет, об очерке я не думал… Мне показалось, что будет не лишним иметь… Скажем так – еще одну систему отсчета. Могут быть неожиданности, я человек служивый, со мной им проще… Отстранили от дела – и весь сказ. С вами сложнее… Если мы будем вместе, они совсем заскучают, так мне кажется. А очерк… Решать вам.

– Тоже верно, – согласился Фырнин. – Союзники у вас есть?

– Найдем, – с легкой заминкой ответил Пафнутьев.

– Ясно… Значит пока нет. Вариант «Одинокий бизон».

– Не понял?

– Это я для себя определяю. Вы – один. Их расчет – на вашу управляемость. И в деле вы до тех пор, пока они не почувствуют опасность, верно?

– Примерно, – согласился Пафнутьев.

– Вот я и говорю – одинокий бизон. Теперь по делу… Сегодня вы отправляйтесь один. Я вылетаю завтра.

– Гостиницу сделаем, – заверил Пафнутьев.

– Ни в коем случае! Прилетаю, звоню вам, встречаемся, обмениваемся новостями, намечаем коварные планы. Встречать меня не надо. Говорить обо мне никому тоже не стоит. Встретит меня или прокурор, или кто-нибудь… Из управления торговли. И гостиницу устроят.

– Не понял? – Пафнутьев был ошарашен. – Но ведь они… они…

– Замараны? – усмехнулся Фырнин. – Ничего. Всегда полезно иметь в друзьях людей могущественных, обладающих возможностями, связями… Верно? Не переживайте. У вас есть маленькие профессиональные тайны? У меня тоже. Поэтому гостиницу заказывать не надо. Они все сделают, ваши клиенты. Глядишь, еще и оплатят, а? – Фырнин рассмеялся.

* * *

Приближаясь к прокуратуре, Пафнутьев увидел бежавшего навстречу эксперта. Худолей был чем-то взволнован, дышал часто и виновато, перед следователем остановился, не в силах перенести дух, прижав к груди красновато-прозрачные ладошки.

– Паша, – с трудом выговорил он. – Паша… Это самое… Я сейчас все объясню…

– Конечно, объяснишь, куда ты денешься!

– Я сейчас…

– Давай-давай, я подожду, – Пафнутьев не столько рассматривал Худолея, сколько принюхивался. Но никаких подозрительных запахов не уловил.

– Паша, ты должен знать, что вчера… Тебя не было, правильно? Я искал, но не нашел… Водка, понял?

– Вот как сказал «водка», так я сразу все и понял.

– Подожди, не злись… – взяв Пафнутьева под руку, Худолей отвел его в ближайший сквер, усадил на скамейку, сел рядом. Дыхание его восстановилось и он смог, наконец, произнести несколько связных слов.

– Паша, ты просто обязан мне поверить, у меня есть свидетели и они подтвердят… Твою бутылку я унес с собой в тот же вечер. Угостил ребят… Они знали, что я приду с бутылкой. Предупредил, что один хороший человек, по доброте душевной… Ты понимаешь, я имел в виду тебя… Здесь я не выпил ни капли, даже не открыл бутылку… Уходя, сунул в портфель и унес с собой.

– А потом в портфеле ее не оказалось? – предположил Пафнутьев.

– Нет! – досадливо отверг Худолей оскорбительную догадку. – Все в порядке, она оказалась там, куда я ее положил.

– Вы ее выпили?

– Во единый дух! Прекрасная водка! Просто на удивление… Ты веришь, что я унес бутылку с собой? Веришь?

– Если еще произнесешь слово «бутылка», я набью тебе морду. Понял? Нет сил слушать.

– Хорошо, пусть так. Тогда сразу… Пленка пропала.

– Какая пленка? – охнул, как от удара, Пафнутьев.

– На которую я снял место происшествия. Нет пленки. Прихожу утром пораньше, думаю, к твоему приходу отшлепаю пару десятков снимков, а это… Ее нет. Она висела возле увеличителя. У меня всегда так… Пленка, которая в работе, висит на виду, чтоб я не забывал о ней… А ее нет.

– Снимки?

– И снимков нет. Ни одного.

– А дверь? Опечатана?

– Знаешь, когда я открыл ее, то не заметил повреждений. Явных повреждений не было, это точно. А если бумажку заменили, или надорванную подклеили… Это возможно, но и этого не заметил.

– Так… – произнес Пафнутьев осевшим голосом. – Так… Жить стало лучше, жить стало веселее, шея стала тоньше, но зато длиннее.

– Паша, я ушел трезвым… Если бы дверь осталась открытой, вахтер поднял бы шум, он перед сменой осматривает все двери… Я был в порядке.

– Остановись, Виталий… помолчи. Очень много слов… Я так не могу… Ты пришел на работу за полчаса до начала, так?

– Понимаешь, когда ты мне сказал, что…

– Заткнись. Я задаю вопрос, ты отвечаешь. И все. Ты пришел за полчаса?

– Да. Даже минут за сорок.

– И ни пленки, ни снимков не было?

– Скажу больше – рядом в корзине валялись пробные отпечатки. Понимаешь? Там недодержка, там передержка, всегда первые снимки оказываются бракованными. Я их выбрасываю в корзину. Они плохие…

– Их тоже нет?

– Ни единого. На полу валялись несколько незакрепленных, изображение на них просто почернело… И тех нет. Паша, сними грех с души, скажи… Два отпечатка, которые ты отобрал – рубчатая подошва и треугольничек на протекторе… Они целы?

Пафнутьев с удивлением смотрел на Худолея, задумался на секунду и несколько суетливыми движениями раскрыл папку, вынул черный конверт, заглянул внутрь… И облегченно перевел дух.

– Слава Богу! – Худолей воздел глаза к небу. – Хоть что-то осталось!

– А теперь слушай меня внимательно, – Пафнутьев положил руку на тощую коленку эксперта, усмиряя его восторги. – Ты кому-нибудь говорил о пропаже?

– Ты что?! Думаешь, я дурак? Да? Ты в самом деле думаешь, что я спившийся идиот? Так и скажи! Скажи! Ну?!

– Виталий, дорогой… Заткнись. Помолчи. Отвечай на вопрос. И больше ни слова. Ты говорил хоть одной живой душе о пропаже в лаборатории?

– Нет, Паша, клянусь.

– И не скажешь. Понял?

– Но тебе-то я уже сказал…

– Значит, знаем об этом только мы двое. Не считая похитителя. Ты ведешь себя так, будто ничего не произошло. Ничего у тебя не пропало и никогда не пропадало. Если хочешь жить.