12 сентября: …Руперт и Алан пили чай у меня в комнате, а позже я удивила всех тем, что спустилась на ужин. Сегодня нас собралось десять человек — замечательная компания. Слушали концерты на грампластинках… Мужчины отправились играть в бильярд.

13 сентября: …Алан решал с Р(еджинальдом) некоторые проблемы. (…) Алан и Р(уперт) вместе с двумя девочками отправились купаться на пруд Кэдбери (…) Руп(ерт) и Алан пили у меня чай (…) Алан попытался объяснить мне, над чем он сейчас работает (…) они уехали, чтобы успеть на станцию к отправлению поезда в 7:45.

Руперт перестал понимать Алана, как только он дошел до определения удовлетворительных и неудовлетворительных чисел. Миссис Морком было сложно понять, какое отношение эта «трудная для понимания область логики» имела к ее сыну, каким образом Алану удалось сделать то, что ее сын не успел при жизни.

Миссис Тьюринг отправилась в Саутгемптон вместе с Аланом проводить его в путь, и 23 сентября он взошел на борт трансатлантического лайнера «Беренгария» компании «Кунард Лайн». Перед отплытием на рынке на Фаррингтонроуд Алан приобрел сектант, чтобы не скучать во время путешествия. Он также прихватил с собой все присущие представителю английского выше-среднего класса предубеждения относительно Америки и ее граждан, и пять дней, проведенных на борту корабля, не смогли изменить его взгляды. Где-то на координатах 41°20′N, 62°W, он принялся жаловаться:

Меня порой поражает, как американцы могут быть самыми невыносимыми и равнодушными созданиями, каких только можно встретить. Один из них только что говорил со мной, с явной гордостью рассказывая о всех худших сторонах жизни в Америке. Впрочем, возможно, они не все такие.

Высотные здания Манхеттена стали различимы на горизонте на следующее утро 29 сентября, и Алан прибыл в Новый Свет:

Фактически мы прибыли в Нью-Йорк еще в 11 часов утра во вторник, но пока мы проходили через все инстанции иммиграционных служб, уже наступило 5:30 вечера, и только тогда мы сошли с корабля. Прохождение иммиграционных служб включало в себя двухчасовое ожидание в очереди с орущими детьми. После этого, когда я успешно прошел все службы, мне предстояло пройти обряд инициации Соединенных Штатов, который заключался в том, чтобы тебя надул водитель такси. Озвученная им плата показалась мне до нелепости высокой, и только вспомнив, что заплатил за отправку багажа за сумму, превышающую раза в два расценки в Англии, решил наконец согласиться.

Алан унаследовал от своего отца убеждение, что поездки в такси — верх расточительства. Но Америка с ее бесконечным разнообразием не во всем была такой, как представлял ее Алан, и Принстон, куда он прибыл поздно вечером на поезде, не имел почти ничего общего с «кучей сброда», путешествующего самым дешевым классом. Если Кембридж воплощал в себе шик научного общества, то Принстон скорее говорил о его материальном состоянии. Пожалуй из всех элитных американских университетов Принстонский меньше всего пострадал от последствий экономической депрессии. Его жители могли даже и не подозревать, что Америка претерпевает не лучшие времена. На самом деле он даже не казался американским городом. Своей архитектурой, выполненной в Колледжиальном готическом стиле, ограничением на обучение только лиц мужского пола, а также проводимыми занятиями по гребле на озере Карнеги Принстонский университет, казалось, хотел превзойти своей отрешенностью от всего остального мира, а заодно Кембриджский и Оксфордский университеты. Это был Изумрудный Город страны Оз. И словно изолированности от привычной Америки было недостаточно, Колледж Градуейт, недосягаемый для обычных студентов, возвышался над остальными зданиями университета с живописным видом на раскинувшиеся внизу леса и поля. Башня Колледжа Градуейт в точности повторяла архитектуру Модлин-Колледжа Оксфордского университета, и вскоре стала известна, как «башня из слоновой кости» в честь Проктора, известнейшего благодетеля Принстонского университета, который производил мыло «Айвори».

Математический факультет Принстонского университета получил щедрое пожертвование в размере пяти миллионов долларов в фонд Института перспективных исследований в 1932 году. Вплоть до 1940 года Институт не имел своего собственного здания, и почти все специалисты в области математики и физики обитали в Файн-Холле, где располагался математический факультет. И хотя теоретически между ними существовали технические различия, на деле никто не знал и не заботился о том, кто из Принстонского университета, а кто — из Института перспективных исследований. Объединенный факультет в свою очередь привлек одних из величайших исследователей в области математики, в особенности тех, кто бежал из Германии. Щедро проспонсированные программы на получение стипендии также привлекли одних из лучших выпускников университетов мирового уровня, хотя в большей мере — из английских. Как оказалось, на факультете не было никого из Кингз-Колледжа, не считая друга Алана, Мориса Прайса, из Тринити-Колледжа, который остался в Принстоне на второй год. Здесь, среди лучших представителей бежавшей из Европы интеллигенции, находилась возможность для Алана Тьюринга завершить работу над своим основным результатом. Его письмо от 6 октября, отправленное родным, источало лишь уверенность в себе:

Математический факультет полностью отвечает всем возможным ожиданиям. Здесь можно встретить многих знаменитых математиков. Дж. ф. Нейман, Вейль, Курант, Эйнштейн, Лефшец, а также многие другие, менее значимые. К сожалению, в этом году здесь не так много специалистов в области логики по сравнению с предыдущим годом. Разумеется, Чёрч остался, но вот Гёдель, Клини, Россер и Бернайс, которые были здесь в прошлом году, уехали из Принстона. Не думаю, что отсутствие кого-то из них расстраивает меня в той же мере, как отсутствие Гёделя. Клини и Россер, насколько я знаю, являются лишь последователями Чёрча и не могут мне предложить мне нечто большее, чем сам Чёрч. В своих работах Бернайс показался мне, что называется, vieux jeu, но возможно, если бы у меня появилась возможность лично с ним познакомиться, мое мнение могло бы измениться.

Харди прибыл из Кембриджского университета только на один учебный семестр.

Поначалу он мне показался весьма неприветливым и даже робким. Я столкнулся с ним в комнате Мориса Прайса в день своего прибытия, и он не проронил ни слова. Постепенно его отношение ко мне становится более дружелюбным.

Сам Харди в свое время занимал место Алана Тьюринга, поскольку являлся еще одним английским атеистом с гомосексуальной ориентацией, который оказался одним из величайших умов в области математики своего времени. Впрочем, ему повезло больше чем Алану в том отношении, что его основной научный интерес, теория чисел, лежал в пределах классической системы чистой математики. Перед ним не стояла задача создать свою собственную тему исследования. К тому же в работе он был более последователен и профессионален, чем Алан когда-либо. Однако их объединяло желание бежать от системы, и оба ученых видели единственное возможное для них пристанище только в кейнсианском Кембридже, хотя ни один из них так и не смог вписаться в его высшее общество. Оба предпочитали сопротивляться системе пассивным путем, хотя Харди в этом отношении проявлял большую активность и даже занимал президентский пост в Ассоциации научных работников, руководствуясь своими принципами. Более того, в его комнате можно было заметить висящий на стене портрет Ленина. С возрастом его взгляды только укоренились. Бертран Рассел однажды остроумно провел различие между католическими и протестантскими скептиками согласной той религии, которую они отрицали, и по этой схеме Алан на этом этапе своей жизни был скорее атеистом Англиканской церкви.