Толпа расступилась, и Чарди огляделся по сторонам. Он увидел Миллера, в настоящем автора двух бездарных романов и мемуаров, в которых он восхвалял самого себя. Рядом с ним О'Брайен, по слухам заколачивающий на Уолл-стрит по полмиллиона долларов. Ему показалось, он узнал и Шустера, немца по происхождению, который прожил в Америке так долго, что почти утратил свой акцент, в недавнем прошлом страхового агента. Боже, здесь были и все остальные, прошедшие сквозь горнило пятидесятых и шестидесятых, свидетели холодной войны в Европе и военных баз в знойных дельтах рек по всей Азии. Если собрать в кучу таланты всех, кто стоит вокруг, можно провернуть неплохую операцию, подумалось Чарди. Но разумеется, никто не стал бы этого делать.

– Бедный Билл, – произнес кто-то. – Бедный старина Билл.

Чарди слышал это в тысячный, в двухтысячный раз. Бедняга Билл, – Билл, когда-то подававший такие большие надежды, Билл, которому когда-то прочили блестящее будущее, и вот как все закончилось.

– Бедная Маргарет, вы хотите сказать, – послышался другой, женский голос. – Осталась одна с тремя мальчишками.

Похороны выбили Чарди из колеи сильнее, чем он мог предположить. Несмотря на то, что небо было голубым, солнце – ярким, трава ослепительно, по-весеннему зеленой, а надгробия белыми, Чарди била дрожь. Он ненавидел похороны всю жизнь. Эту мертвую тишину, от которой мороз по коже. Это напоминание о католицизме, вере, от которой он отступился. Должно быть, сказывалась ирландская кровь, кровь его матери: весь этот дешевый драматизм, трубящие горны, развевающиеся стяги, вдовы, осиротевшие мальчики затрагивали в нем сентиментальную струнку. Чарди ощутил, как на него накатывает черный морок мрачной задумчивости, разъедающий дух, разрушительный. Отрава уже проникла в кровь; теперь он на несколько часов выведен из строя. А там не заставит себя ждать головная боль, а за ней – очередной страшный приступ самобичевания. Все его грехи и неудачи вереницей потянутся из его памяти, как эти смазливые солдатики в синих мундирах, гвардейцы, чеканящие шаг, со штыками, на которых играет солнце. Всего на миг поток людей перед ним расступился, и он стал свидетелем картинной сцены: беззвучно рыдающая вдова со склоненной головой, трое храбрых мальчиков вокруг и рядом, держа ее за руку и словно принимая на себя всю их скорбь, Сэм Мелмен.

Чарди не видел его почти семь лет, с самого расследования. Сэм совсем не изменился. Облаченный в темный костюм, он безупречно подходил на роль утешителя вдов и сирот, которая была совершенно не по зубам бедняге Йосту. Это был один из многочисленных талантов Мелмена – он умел найти верное слово, знал, как уверенно и с достоинством разрешить неприятную ситуацию. Он обращался ко всем четверым. Чарди так и слышал: «Если вам что-либо понадобится, только позвоните. Мы рады будем помочь. Мы знаем, как нелегко вам сейчас. Мы сделаем все, что будет в наших силах. И деньгами поможем».

Интересно, вдове известно, что Билл с Сэмом были почти ровесниками и когда-то давно многие считали их потенциальными соперниками в важных заданиях, предстоящих в будущем? Нет, наверное нет; Билл был не из тех, кто мешает в одну кучу работу и семью.

Чарди в ярости отвернулся. Мелмен его не заметил, но определенно должен понимать, что он будет где-то поблизости. Чарди был уверен, что встреча с ним не смутит Мелмена, тот не станет неловко отводить взгляд, переминаться с ноги на ногу. Нет, Сэм посмотрит ему прямо в глаза, может, даже улыбнется.

«Привет, Пол, – скажет он, оставляя всю неловкость в далеком прошлом, – как поживаешь? Не бедствуешь? Слышал, ты теперь на контракте. Рад, что ты вернулся в наши ряды».

И ведь при этом он ни на миг не покривил бы душой, потому что уверен в собственной непогрешимости. Он не допустил бы и тени сомнения в правильности своих решений во время служебного расследования. И ему никогда не придет в голову, что Чарди мог затаить на него обиду. Возможно, он мог бы даже питать добрые чувства к непутевому Чарди, старому ковбою, пережитку, как и Билл, славного прошлого.

Пол пожалел, что рядом с ним нет Джоанны, которая спасла бы его от ярости. Засунув руки глубоко в карманы, он принялся пробираться меж теней, подальше от толпы, и решил, что полчаса будет идти в быстром темпе, чтобы улеглась злость. Он не может себе этого позволить, ему необходимо быть в наилучшей форме, ведь завтра у него встреча с самим Большим Человеком.

– Пол? Пол, ты ли это?

Голос был женский, знакомый. Чарди обернулся. Она располнела – годы обошлись с ней куда безжалостней, чем с Сэмом Мелменом. К тому же, теперь она стала словно бы меньше ростом и определенно не такой привлекательной, а ведь когда-то была красавицей.

Нет, сегодня просто какой-то день встреч с призраками, с мертвецами. Неужели и он сам тоже так сильно постарел?

– Мэрион! – Чарди пытался говорить непринужденным тоном, точно зная, что если бы он заметил ее приближение, то немедленно двинулся бы в противоположную сторону. – Господи, сколько лет, сколько зим.

– Правда? Боже, почти восемь лет.

– Мне жаль Френчи, Мэрион. Я всего несколько недель назад узнал. Я был, как бы это сказать, не у дел. Я хотел позвонить или что-нибудь в этом роде.

Он чувствовал себя ужасно. Ему хотелось бежать. Он был в долгу перед Френчи, в долгу перед его вдовой и подвел обоих.

– Ничего, Пол. Ты всегда воспринимал все слишком серьезно. – Она улыбнулась своей потухшей улыбкой, слишком скупой, и у него возникло ощущение, что он должен прикоснуться к ней. – Это было так давно. А я слышала о твоих неприятностях. Все должны молчать, но все всегда просачивается наружу. Пройдемся немного, ладно? Давай поговорим. За сегодняшний день я повидала стольких людей, которых когда-то знала. Но мне не хотелось ни с кем из них разговаривать. А потом я увидела тебя.

Он подстроился к ее походке и зашагал рядом. Они шли по тропке, под деревьями, по склону холма. День был солнечный, и ему захотелось надеть темные очки. На горизонте, словно белый бутафорский киношный Рим, раскинулся Вашингтон. Чарди пощипал переносицу – у него начинала болеть голова.

– Билла ужасно жалко, правда? – заговорила Мэрион.

– Бедный старина Билл. Но он протянул дольше многих, – заметил Чарди и немедленно об этом пожалел: Билл протянул дольше Френчи, которого выловили в Дунае.

Но женщина, похоже, не услышала.

– Чем ты нынче занимаешься? – поинтересовался он.

– Снова вышла замуж. Мой муж преподает английский в филиале Мэрилендского университета, под Балтимором.

– Звучит внушительно. Тихая, спокойная жизнь. Наверное, после француза…

Фраза повисла в воздухе, в памяти всколыхнулись шальные воспоминания о Френчи Шорте. Френчи изменял ей направо и налево, не пропускал ни одной юбки, но разве можно было сердиться на француза? Наверное, она все знала, но прощала его. Француза прощали все – это был один из его талантов. Он был неотразимо ребячлив, умопомрачительно обаятелен – и без зазрения совести этим пользовался, – дьявольски умен и отчаянно храбр. Он принадлежал к редкой породе мужчин, рожденных для боя, и его ликующая свирепость, его незамутненный пыл всегда заставляли Чарди чувствовать себя жалким в сравнении с ним. Френчи научил Чарди всему, и Пол многим был ему обязан. Кроме того, Френчи искал передряг и выпутывался из них – и в эти бурные мгновения жил наиболее полной жизнью.