Когда-то эта гостиная знала лучшие времена и выглядела очень загадочно. Днем свет попадал сюда через единственное, очень маленькое стрельчатое окошко, прорезанное в стене где-то высоко, почти под потолком, сквозь толстое матовое стекло которого Элена все равно не смогла бы ничего увидеть, даже если бы произошло чудо, и она превратилась бы в великана ростом в метра три-четыре. Разбить его было невозможно, поскольку оно было забрано очень красивой узорчатой решеткой. Десятки раз Элена пыталась добраться до него, взбираясь на один из стоявших здесь шкафов. Ей удалось рассмотреть лишь очертания освещенной солнцем такой же решетки, защищавшей окно и снаружи.

Теперь, когда гостиная освещалась большими яркими свечами, которые регулярно меняли, она выглядела величественно. Собственно говоря, так и было задумано тем мастером, который ее строил. Украшенные пилястрами стены и пол гостиной были выложены розовым мрамором, который переходил в ярко-розовый, почти красный оттенок, а в орнаменте потолка доминирующим цветом было золото, хотя местами изрядно потускневшее. То же самое относилось и к импозантной, мощной раме зеркала, которое, как и зеркальные панели потолка, также потускнело, помутнело, покрылось пятнами и почти не давало отражения. Некогда прекрасная мебель также не избежала тления: стулья, стоявшие вокруг стола, были большей частью расшатанные, прежде позолоченная обивка почернела.

Крутая, почти отвесная лестница, ведущая вниз от двери, от той самой двери, через которую Филиппо втащил ее сюда, была пристроена к стене, и сбоку ее закрывал высокий, от потолка до пола, занавес, такой роскошный некогда, но сейчас изрядно подгнивший, как и все в этой гостиной. Он выполнял двойную функцию — закрывал вход и одновременно скрывал небольшой альков, служивший здесь туалетом, имевшим сток в канализацию дворца. Прежде, когда этот занавес был новым, он придавал гостиной, служившей мужской половине обитателей дворца в качестве любовного гнездышка, весьма экзотический вид. Несколько поблекших и потемневших от времени картин, развешанных тут и там по стенам, изображали эротические сцены.

Здесь имелась еще одна дверь, и Элена, едва оказавшись здесь, бросилась к ней, чтобы сразу же убедиться в том, что она крепко-накрепко заперта. Она обнаружила еще несколько дверок, открыв которые, увидела лишь темневшую пустоту, но теперь Элена знала, что они выходили на лестницу, узкую и темную, которая вела к кованой массивной двери, выходившей на один из боковых каналов. Однажды, когда море наступило на Венецию и воды каналов поднялись, нижние ступеньки лестницы залила вода, и в течение четырех дней ее церберша, прибывавшая к ней по каналу и входившая через внешнюю дверь, была не в состоянии добраться до нее. Все это время Элена оставалась без пищи и воды, и уже почти свыклась с мыслью, что умрет даже скорее, чем рассчитывал Филиппо, постепенно уменьшая рацион ее питания, чтобы вызвать медленную смерть. Эта женщина не имела привычки заходить в гостиную, подавая еду через особое отверстие в двери. Сюда же просовывали и узкий сверток с чистым бельем, забирая такой же с грязным.

Теперь Элена вспомнила, что именно об этой потайной комнате ей рассказывал Марко, когда они предприняли их первую экскурсию по дворцу, во время которой целовались за каждой колонной и за каждым углом. Он тогда еще сказал ей, что гостиная стояла запертой с тех пор, как в ней было совершено убийство, и сейчас, вспомнив об этом, Элена старалась не сосредоточивать свое внимание на том, что же подвигло неведомого ей предка Челано на совершение этого ужасного преступления. Ей оставалось лишь довольствоваться тем, что Филиппо, чтобы убить ее, не окажется перед необходимостью прибегать к открытому насилию.

Заслышав резкий стук в наружную дверь, Элена устало подняла голову. Это прибыла ее надзирательница, в бауте и капюшоне, глубоко надвинутом на лицо. Появляясь всегда по вечерам, она подплывала к дворцу по боковому каналу в гондоле. Вероятно, прежде аналогичный маршрут использовали проститутки, тайные любовники да расшалившиеся повесы в сопровождении своих подружек, они поднимались вверх по узкой мраморной лестнице сюда, в это блудилище, чтобы вместе с синьорами аристократического происхождения придаться самым изощренным сексуальным утехам.

Стук повторился. С трудом приподнявшись, Элена отбросила покрывало и, усевшись на диване, сунула ноги в домашние туфли, а потом с трудом поднялась. Держась за стену, она стала медленно продвигаться к двери. Просто пересечь гостиную уже давно было выше ее сил. Через небольшое отверстие она увидела скрытое под маской лицо. Женщина эта явно была Не из разговорчивых, да и Филиппо, скорее всего, запретил ей всякое общение с Эленой.

— Добрый вечер! — поприветствовала Элена женщину, доставлявшую ей пищу и воду, хотя та неизменно проявляла по отношению к своей пленнице лишь злобную молчаливость. Но, в конце концов, ведь это был единственный человек, с кем у нее еще оставалась возможность живого общения и который олицетворял для нее весь внешний мир. Она приняла накрытую крышкой миску с едой, и хотя миска была не такой уж и тяжелой, ноги у нее подкосились, когда она ставила ее на столик, который уже давно подвинула как можно ближе к двери. Элена всегда боялась, что если она будет медлить, то ей не достанется и того, что ей предназначалось. После этого она отдала через отверстие уже пустую миску.

— Судя по тому, как ярко светит луна, вечер прекрасный, — заметила Элена, которой не терпелось хоть с кем-нибудь перекинуться словом. — Хотелось бы мне сейчас постоять на Риальто и поглазеть на освещенные свечами гондолы, которые плывут туда-сюда, и послушать музыку и пение. — Когда бы она ни пыталась вызвать в памяти эти сценки из своей прошлой жизни, надзирательница демонстрировала лишь свое нетерпение, но, несмотря на это, Элена не умолкала. — Иногда мы останавливались там вместе с моими друзьями, когда шли куда-нибудь потанцевать или просто перекинуться в карты.

— Поживее! — командовала надзирательница, подавая ей плоскую фляжку с водой, но Элена зашлась в таком приступе кашля, что ничего не оставалось делать, как дожидаться, пока та придет в себя. Надзирательница вздохнула, и ее рука так и осталась лежать на выступе отверстия. Когда Элена, наконец, смогла принять из ее рук флягу, женщина грубым голосом предупредила ее.

— Это в последний раз. Отныне я буду присматривать за тобой постоянно, а еду и воду приносить лишь раз в неделю, а не два, как прежде. — Блеснувшие в глазах бедной Элены слезы не произвели на эту особу никакого впечатления.

— Значит, я задержалась на этом свете, — произнесла Элена. Силы оставили ее, и только что поданный ей сверток с чистым бельем шлепнулся на пол. Она часто задавала себе вопрос, почему Филиппо так хотел, чтобы она умирала на чистых простынях и наволочках, а также пользовалась до последних минут иными удобствами, к которым была привычна ее привередливая натура… Когда женщина повернулась, чтобы уйти, Элена крикнула ей вслед. — Доброй ночи и приятных сновидений! — А потом долго глядела, как она спускалась по узкой лестнице, освещая себе дорогу мерцавшим фонарем. Мягкий приятный свет луны, будто паутина, окутал силуэт надзирательницы, когда та открывала дверь на улицу. Женщина вышла, тяжело хлопнув дверью, и спустя несколько секунд послышался звук запираемого замка.