– Но я не вижу сны.

– Знаю, но если начнешь видеть. Это наш этаж.

Мы вышли из кабины. Лифт продолжал двигаться еще пару секунд, затем чуткая система балансировки уловила, что нагрузки больше нет, и он остановился.

– Ну хорошо, – сказал Ллойд, сплетая руки, – в случае чего я в 801-й комнате, прямо под тобой, одним этажом ниже. Да, и еще, раз счет оплачивает «Гибер-тех», надеюсь, ты закажешь полное обслуживание в номер?

Я пообещал непременно сделать это. Пожелав мне спокойной ночи, Ллойд шагнул в лифт, следующий вниз, тот пожурчал немного, затем тронулся, увозя его прочь.

Комната 901 находилась в середине коридора с южной стороны здания, напротив лестницы. Перед дверью лежали фотографии молодой женщины вместе с записками соболезнования. Мне уже приходилось пользоваться комнатой, постелью, даже обувью и лучшим другом умершего – как и всем нам, – однако на этот раз я ощутил неприятное чувство и поежился.

Я толкнул дверь, сдвигая небольшую горку почты. По большей части это были открытки de bon hiber [89] от тех, кто еще не знал о смерти Сюзи Уотсон, а также счета и рекламные листовки. Положив все на стул, я огляделся. Комната в плане напоминала стандартный «кусок пиццы», и хотя арматура и фурнитура, ковры и обои были не совсем уж древние, определенно, лучшая их пора давно миновала. Я прошел в кухонный уголок. В холодильнике не было ничего, кроме пакета молока, которое уже прошло через стадию сквашивания и перешло в состояние, неизвестное науке, и несколько съежившихся кусочков чего-то, не поддающегося идентификации. На стене висела фотография Дона Гектора, а рядом с телевизором стоял фонограф с большим набором валиков. Я перебрал их. Пестрая смесь старых хитов – «Битлз», «Пинк Флойд», «Иисус Христос – суперзвезда», а также джаз и немного Пуччини [90].

Квартира была бы абсолютно непримечательной, если бы не одно: господствующее положение на стене в спальне занимало полотно, изображающее Клитемнестру [91] сразу после того, как она убила своего супруга. Картина была примечательна не только своим сюжетом, но и размерами: она занимала всю стену от пола до потолка, заключенная в массивную резную позолоченную раму, которую пришлось подпилить снизу, чтобы она поместилась в комнате. Клитемнестра, обнаженная по пояс, усмехалась, вскинув голову с кровожадным злорадством.

История не сообщает, когда именно во время Зимы Клитемнестра убила Агамемнона, и это оставляет широкое поле для догадок. Если убийство было совершено во время Весеннего пробуждения, скорее всего, оно явилось импульсивным порывом, и его можно было списать на mal dormir, туман сна. Более великодушные живописцы изображали Клитемнестру тощей и растерянной. Напротив, на этом полотне она представала упитанной и уверенной в себе. Художник намекал на то, что убийство было преднамеренным; Клитемнестра осталась бодрствовать, убила Агамемнона сразу же после того, как тот заснул, затем погрузилась в спячку, рядом со своим медленно разлагающимся супругом. Такая интерпретация в корне меняла представление о ее характере и побудительных мотивах – неудивительно, что она вызвала много споров в академической среде.

– Кто эта полуголая куколка с кинжалом?

Вздрогнув от неожиданности, я резко обернулся.

Посреди комнаты стояла женщина в перепачканных краской штанах и мешковатой мужской рубашке. Ее иссиня-черные волосы были забраны в высокий неаккуратный пучок, скрепленный карандашом, и она вытирала кисти о тряпку. Женщина смотрела не на меня, а на полотно с Клитемнестрой.

– У меня вопрос получше, – сказал я. – Что вы делаете в моей квартире?

Женщина повернулась ко мне, и меня поразила ее смуглая задумчивая красота. У нее были проницательные фиолетовые глаза, во внешности чувствовалось что-то оттоманское, выразительные брови изгибались вверх. Лет на десять старше меня, она была, без каких-либо вопросов, необычайно красивая. Однако притягательной в ней была не одна только красота; женщина обладала силой духа, умением держать себя, внутренней мощью.

– Дверь была открыта, и мне стало интересно, – сказала она. – К тому же это не ваша квартира, – добавила она. – Это квартира Сюзи.

– Да, да, – смущенно пробормотал я, – правда.

Ответ был не лучшим, но я был заворожен не только внешностью незнакомки, но и ее манерами, пьянящей смесью обаяния и уверенности. Я чувствовал, что до конца жизни больше никогда не встречу такую поразительную женщину.

– До сих пор не спите? – спросил я.

– Мне нравится засиживаться допоздна, – сказала незнакомка. – Я живу четырьмя этажами ниже. Однако сюда никогда не поднималась. Итак, кто же эта куколка?

– Это Клитемнестра, – сказал я, подходя ближе.

– А, – протянула женщина, внезапно проникаясь пониманием, – версия о преднамеренном убийстве.

Какое-то время мы молча разглядывали полотно.

– И еще, – добавил я, постаравшись изобразить знатока, – это урок того, как осмотрительно следует подбирать напарника по зимней спячке.

– Мы с мужем никогда зимой не спали вместе, – рассеянно промолвила незнакомка, – с тех самых пор, как посмотрели «Зима подстраивает козни» Дзефирелли [92].

Она имела в виду ту сцену, в которой Ромео, проснувшись, обнаруживает рядом с собой Джульетту, однако от его возлюбленной осталась только кожа, туго обтянувшая кости, и темное пятно гниения на простыне. Я смотрел этот фильм в возрасте девяти лет, и этот образ навсегда остался в моем сознании. Много лет спустя Баз Лурман [93] обыграл эту сцену совершенно иначе, полностью сосредоточившись на лице Ди Каприо. Ему больше не нужно было показывать зрителю останки Джульетты: Дзефирелли уже вселил ужас в его сознание.