Вынимаю незаполненную анкету из конверта, кладу в него свое письмо, перечеркиваю старый адрес и пишу заглавными буквами: «В ПОЛИЦИЮ». Больше я ничего из себя выдавить не могу. Ковыляя назад к столику, я признаюсь себе, что со мной что-то не в порядке. Наверное, из-за шока. Надо как угодно забрать детей и срочно отправляться домой, пока не стало хуже.

– Мне нужно такси, – говорю я оперному скунсу.

Она смотрит на меня с подозрением, но все же отвечает:

– Стоянка перед магазином здорового питания.

– Салли? – раздается сзади глубокий мужской голос. Я оборачиваюсь и вижу Фергуса Лэнда, своего соседа. Он широко улыбается, веселый, как всегда, и мне становится еще хуже. – Могу тебя подвезти, – предлагает он. – Ты домой? Не работаешь сегодня?

– Нет. Спасибо, – с трудом выдавливаю я. – Спасибо, но… я лучше возьму такси.

– Ты в порядке? Господи, бледная-то какая. Перетрудилась? Или вчера хорошо повеселилась, а?

Он выглядит таким добрым, таким заботливым. Если бы он предложил подбросить меня в детский сад, а потом домой, я бы с радостью согласилась, но к светской болтовне я совершенно не готова.

– Ты передала Нику, что у меня его права? Он не…

– Фергус, – хватаю его руку и всовываю в нее конверт, – окажи мне услугу, а? Это важно. Отправь это. Ничего не говори Нику, никому не говори. И не читай. Просто отправь. Пожалуйста.

– В полицию? – громко шепчет он, как будто полиция – не совсем благопристойное тайное общество, о котором не принято упоминать в приличной компании.

– Не могу сейчас объяснять. Пожалуйста.

– Салли, я не уверен. Я…

Вываливаюсь на улицу. Если удастся добраться до работы Ника, все будет в порядке. Мне нужно с ним поговорить. Рассказать, что кто-то подбрасывает безголовых животных к моей машине. Спешу к стоянке такси перед магазином здорового питания, беспрерывно оглядываясь, чтобы проверить, не преследуют ли меня, и притворяясь, что не слышу, как Фергус кричит вслед: «Салли! Салли, вернись!»

Ноги ватные. Никаких красных «альфа ромео» в поле зрения. Хотя полно прочих красных машин, они такие яркие, что глаза режет. И зеленый «фольксваген гольф», прямо позади. Но здесь же пешеходная зона. Я резко останавливаюсь, поворачиваю назад к «Марио». Фергуса уже не видно.

Зеленый «фольксваген» тормозит, открывается водительская дверь.

– Салли! С тобой все в порядке?

Смотрю на него будто сквозь плотную стену воды, но сомнений нет: это тот самый человек.

– Марк, – лепечу я.

Улица перед глазами вращается.

– Салли, ты жутко выглядишь. Залезай.

Он совершенно не изменился. Лицо круглое и гладкое, как у озорного школьника. Вылитый Тинтин[9]. Только встревоженный.

– Салли, ты… мне нужно с тобой поговорить. Ты в опасности.

– Ты не Марк Бретерик. – Моргаю, пытаясь сфокусировать зрение, но это не помогает. Мир перед глазами дрожит.

– Мы не можем разговаривать сейчас, вот так. Что случилось? Ты больна?

Он выходит из машины. Очертания окружающих зданий расплываются. Я едва замечаю – как сон, который видишь сквозь газовую вуаль, чужой сон, – что рядом со мной Марк Бретерик, что его руки меня поддерживают. Не настоящий Марк Бретерик. Мой Марк Бретерик. Я должна уйти. Не могу пошевелиться. Это, наверное, он – кот, автобус, весь этот ужас. Наверняка он.

– Салли? – Он касается моего лица. – Салли, ты меня слышишь? Что это за человек кричал тебе от кафе? Кто это?

Пытаюсь ответить, но уже некому. Вокруг никого, я одна и становлюсь все меньше, и меньше, и меньше. Я лечу в пустоту.

Вещественное доказательство номер VN8723

Дело номер VN87

Следователь: сержант Сэмюэл Комботекра

Выдержка из дневника Джеральдин Бретерик,

запись 4 из 9 (с жесткого диска ноутбука «Тошиба»,

найденного по адресу: Корн-Милл-хаус,

Касл-парк, Спиллинг, RY290LE)

29 апреля 2006, 11 вечера

В новостях сегодня показали «сюжет» про двух маленьких мальчиков из Руанды. Их родителей убили в межплеменной войне несколько лет назад. Мальчикам было по семь-восемь лет, но они работали в шахте, занимаясь тяжелым физическим трудом, чтобы выжить. В отличие от нас, избалованных людей Запада, у них не бывало выходных. В новости они попали, потому что наконец-то (возможно, благодаря какой-нибудь благотворительной организации, – я пропустила часть репортажа из-за маминого звонка) могут бросить работу и пойти в открывшуюся рядом школу. Репортер Би-би-си спрашивал, что сами они об этом думают, и оба ответили, что рады: оба жаждут учиться и благодарны за возможность, которой, они думали, у них никогда не будет.

Пока Марк бубнил рядом со мной все положенные слова: как грустно, как шокирующе, как воодушевляет, – я думала про себя: «Да, но взгляни, какие они зрелые и цивилизованные. Конечно, мы должны их пожалеть, но при этом и восхититься, ведь это мудрые, вежливые, восприимчивые юные мужчины. Достаточно посмотреть на них, чтобы понять, каким удовольствием будет их учить». Как не изумиться глубине пропасти, разделяющей этих приятных, вежливых мальчиков и детей, с которыми я провела день, – мою собственную дочь и Уну О’Хара. Если кому и пошла бы на пользу пара недель работы в шахте где-нибудь в Руанде… Знаю, что думать так очень плохо, но я так думаю и не собираюсь лукавить.

Итак, сегодняшний день, суббота. Мы с Корди у нее дома, стараемся уговорить детей поесть. Сосиски с пюре, любимое их блюдо. Но Уна не собирается есть, потому что в пюре угодила капелька кетчупа, а Люси – потому что сосиски порезаны на кусочки, а не лежат целиком на краешке тарелки. Когда наконец сложные переговоры завершились и стороны согласились на определенные компромиссы, еда уже остыла. Уна ноет: «Мы не можем есть, мама. Все холодное».

Корди явно была задета, но промолчала. Ее представление о дисциплине: иди-ко-мне-сладенькая-иди-скорее-обниму. Назови Уна королеву Англии мерзкой шлюхой, и Корди кинулась бы восхищаться ее «демократическим настроем» и уверенным владением разговорным языком.

Она выбросила остывшие сосиски и сварила еще. Если бы двум достойным мальчикам из Руанды предложили пообедать сосисками, они бы вмиг очистили тарелки и предложили помыть посуду – без вопросов.

Позже, когда Корди наверху пыталась разрешить проблему с нарядами, поскольку Уна не позволяла Люси надеть одно из своих розовых платьиц с оборками, я обдумала наказание. Ни одному ребенку не должно сходить с рук подобное обращение с матерью. Я прокралась в гостиную и взяла со стойки диск с фильмом «Энни»[10]. Любовь к «Энни» распространилась среди девочек в классе Люси точно лесной пожар. С души воротит, до чего они прониклись, будто и впрямь в состоянии отождествить себя с детишками, что гниют в приюте. Безумие началось с Люси, как ни стыдно мне в этом признаваться. Это промах моей мамочки, она купила Люси этот диск. Я подумала, что будет вполне уместно уничтожить диск Уны. В итоге я принесла диск домой, заперлась в ванной и набросилась на него с маленьким ножом, которым обычно рублю чеснок. Я ощутила слабый укол чувства вины, когда поняла, что уничтожаю и миссис Хэнниган – единственный симпатичный мне персонаж фильма. И в знак уважения я вполголоса принялась напевать ее песню: