Кладу руку ему на плечо и заглядываю в глаза.

– Если я пойду на дно, Энзо, а рядом не будет Федерико или Скадэ… Кто вытащит меня? Я могу потерять сознание, лишиться сил. Меня могут ранить. Я хочу, чтобы ты был готов. Ко всему.

В его глазах в миг гаснут смешинки.

– Уговорила, чертовка!

– И еще кое-что, Энзо, – мягко целую его в щеку и прижимаюсь к его лбу своим. – я не собираюсь вить из тебя веревки. Я хочу, чтобы ты сражался за свою жизнь. Яростно. Не шел ко дну, а дрался за глоток воздуха. Тебе же больно. Смерть – это больно. Ты так тяжело восстанавливаешься, я видела. И буду учить тебя, потому что не хочу, чтобы вода имела власть над тобой.

– Я какое-то время пытался, – говорит он тихо. – А когда бесконечно тонул… Мирида вытаскивала меня и приводила в чувства. Я не хотел, чтобы она это видела, – теплые руки ложатся на мою шею и скользят вниз. – И не хочу, чтобы видела ты.

– Я хочу видеть все. Хочу знать тебя любым. Сильным, слабым, в сомнениях, решительным, веселым и грустным. Всяким. Поверь, – глажу его волосы, пропуская мягкую черноту сквозь пальцы, – смеяться я не буду. Я прекрасно знаю, что ты сильный человек. А слабости есть у каждого. Их нет смысла стыдиться.

– Ты, – он резко выдыхает, – сумасшедшая. Юная, но такая мудрая. А я старик и давно должен был истлеть в земле.

– Знаешь, – кладу голову ему на плечо, – намеки на твой преклонный возраст больше смешат, чем пугают.

Зажмуриваюсь и собираюсь с мыслями. Нужно спросить. Пока он готов отвечать!

– Расскажи мне о своей семье, Энзо, – незаметно скрещиваю пальцы на удачу. – О Мириде. О Федерико. О том, как ты жил. Я же… – судорожно вдыхаю, – совсем ничего не знаю. Расскажи мне.

«Только не говори, что это не моего ума дело, говорю мысленно, только не закрывайся».

Он смотрит в глаза, а затем уводит взгляд куда-то в сторону и скользит по доскам пола. Будто желает дыру прожечь.

– Мирида – моя вторая жена. Она умерла при родах, – его голос срывается. Он тяжело сглатывает и обнимает меня. – Мне кажется, это совсем не интересно.

Касаюсь его лица. Невесомо, будто пытаюсь успокоить.

– Федерико – ее сын? Это от нее у него такой смешливый нрав?

– Да, ее, – Энзо, наконец, улыбается и будто расцветает от воспоминаний. – И ее нрав. Боевой, взрывной и непреклонный в своих решениях. А Весалия, – он прикрывает глаза ладонью. – Ужас, как это было давно! Весалия – нежная и покладистая, никогда мне не перечила. Она подарила мне двоих дочерей и сына… – тяжело выдыхает. – Но их нет уже никого. Правнучка осталась – Савья, золотистый одуванчик. Она чем-то первую жену мне напоминает, такая же светлая и теплая. Малышка пока в приюте, я не смог ее забрать на корабль с мужиками, да и ей учиться нужно. Я – плохой отец и ужасный дед.

– Ничего подобного, – говорю твердо. – Я видела, как ты встречал сына в порту. Видела, каким ты был. Такими не бывают плохие отцы и деды. Ты даешь им возможность узнать мир, изучать его. Ты заботишься и оберегаешь их.

Тихо смеюсь.

– Золотистый одуванчик. Савья. Я бы хотела узнать ее тоже. И всех, кто тебе дорог.

– А больше никого нет, – отрезает и, приподнимая меня за талию, ставит на пол. Уводит глаза и сжимает губы. Снова закрывается, прячется под толстую кожуру. Видно, слишком болезненная тема.

Сжимаюсь, не смею давить, потому что в каюте становится холодно, точно в зимний день солнце скрылось за тучами.

Савья, Мирида, Весалия…

Я запоминаю их имена, сохраняю в себе. Впитываю их, сжимаю кулаки до красных отметин от ногтей.

Я буду помнить о живых и чтить мертвых. Даже если он хочет забыть.

И может быть, однажды, даже встречу его внучку. Верю в это. Глава 36. Энзарио

Ухожу из каюты, с трудом отрывая себя от Арии. Как я пересилил себя и рассказал ей о женах, не знаю. Для меня это шок. Смотрю в пол и ловлю себя на мысли, что снова хочу сбежать. От себя, но не от нее. Рядом с этой женщиной у меня будто душа нараспашку. Сквозняк эмоций вымораживает, а она согревает своими крошечными ладошками.

Мне кажется, что я ее уже люблю. Но я так боюсь это признать, что иду к двери и молча выхожу. Но спохватываюсь на палубе и возвращаюсь. Иду к поникшей Арии и целую в губы.

– Я поработаю несколько часов. Не скучай. Можешь гулять, где хочешь. У Риччи, он сейчас приболевший в каюте валяется, можешь найти книги, если любишь читать.

Она улыбается и кивает. Мне приходится себя почти разломать, чтобы уйти. Иначе я просто выложу все, что на духу, а потом буду себя корить. Я не хочу раскрываться, мне и так паршиво, что выть хочется. Не дает покоя мне этот осколок. Что Ишис задумала? Зачем связала с сокровищами мою Арию?

В логове мрачно и тихо. В иллюминаторе плещутся рыбы. Я долго выбираю ткани и нитки. Не буду сегодня вязать и шить для торговли: надоело. Сегодня я буду одевать мою рыжую фурию.

Откладываю в сторону черный шелк. Он струится под пальцами, и я уже вижу, каким будет платье. Отдельно готовлю белую хлопковую нить, и берусь за нее в первую очередь. Ажур делаю плотным и крепким, чтобы Ария чувствовала себя в нем комфортно. И когда вывязываю несколько тонких тесемочек, замечаю, что провел в мастерской очень много времени.

Несусь в каюту, как опоздавший на свидание подросток. Арии нигде нет. Бросаю на кровать купальник и долго ищу рыжую фурию по всему кораблю. И чтобы вы думали, нахожу ее на корме с Федерико и Скадэ. Сын дерется с Бикулем, а моряк подсказывает ему, как нужно двигаться и стоит слишком близко к моей женщине.

– Ария! – зову, но получается слишком жестко.

А она шикает на меня! Шикает. На меня! И показывает на сына. Волнуется, чтобы я не отвлек Федерико ненароком и не подставил под удар кота. Все-таки животное, Ария может и не успеть дать команду остановиться.

Скадэ гаркает на Федерико резко, хлопает его по плечу, чтобы руку держал, как надо. Хромает сильно, но держится так, будто рана только прибавляет ему сил, а не наоборот.

Ария же даже не смотрит на моряка. Она поглощена боем. Резкий мелодичный свист, и плети Бикуля летят одна за одной, подчиняясь ее команде.

– Купаться идем? – спрашиваю, когда Федерико устало откидывается на борт и почти падает с ног.

– Пап, без меня, – смеется он. – Этот кошак меня загонял.

Ария злорадно ухмыляется.

– Этот кошак будет гонять тебя, пока мы не вернемся.

Поворачивается ко мне, и ее лицо неуловимо меняется. Смягчается, будто светится изнутри, улыбка становится широкой и ободряющей.

Фурия, сколько же в тебе эмоций разных спрятано?

– Идем, конечно!

Оборачивается и смотрит на Скадэ.

– Ты мне тоже понадобишься.