Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никому вообще.
Помню эту нашу экскурсию со всем классом в Питер — оказывается, в стеклянном колпаке над нашим городом все же была трещина. Помню свой восторг от того, как быстро автобус летел по трассе (мы потихоньку передавали друг другу фляжку с коньяком, и вскоре всё вокруг стало казаться необычайно смешным: и опрокинутая фура с пивом, которое разлилось по обочине, и ее водитель в свитере, что глянул на нас с ненавистью, и сама эта ненависть).
Ненависть. Вот наше будущее. Я ненавижу это будущее.
Всего неделю назад менты разбили мне морду. Моя кровь осталась на капоте нашего автобуса. Кровью можно нарисовать на нем красный крест. Крест в память о моем долбаном детстве.
Я ненавижу себя. Пит, прости, но я-то всегда знал, что наши дороги когда-нибудь разойдутся. И еще я знал, что никакие деньги не принесут мне счастья. Просто моя мечта оказалась глупостью, как и все остальное. Как и вся жизнь.
Иногда мне снилось: за дверью вагона кто-то стоял, смотрел на меня и захлопывал дверь за мгновение до того, как я просыпался.
Эпизод33. В Хворостове трасса упиралась в море. По крайней мере, так было нарисовано на карте. Это означало, что наши дорожные приключения подходят к концу. Если только мой изобретательный отец не приготовил морскую прогулку в качестве бонус-игры.
Последние две сотни километров мы ехали по самой настоящей степи. Ни Костик, ни Макс никогда в этих краях не были. Они изумленно провожали глазами проплывающие мимо инопланетные пейзажи. А вот Шериф пристально и подолгу вглядывался в бескрайнюю даль, хотя, на мой взгляд, ровно ничего интересного там не было.
После почти суточного перегона, во время которого ничего не случилось (не считая перепалки с бригадой начинающих бандитов на автозаправке), мы прибыли в Хворостов.
Никакого моря поблизости видно не было. Была жара, была пыль, была заполненная народом привокзальная площадь. На площади шла торговля; какие-то темные старухи как раз встречали прибывающий поезд: они сиплым шепотом предлагали приезжим квартиры и комнаты. Но приезжих было немного. Пыльный и скучный Хворостов туристы обходили стороной. Мы с Костиком спросили у одной старухи про море, она затряслась от смеха, потом объяснила: залив в пятнадцати километрах. Ехать надо на автобусе, остановка здесь, прямо на площади. Только делать там нечего, раньше колхоз был, рыбу ловили, а теперь не ловят, потому что море ушло. Река вон и та обмелела. После войны воду пить можно было, а теперь нельзя. А вот комната нам не нужна ли? Но мы и сами не знали — нужна или нет. Пока что нам надо было найти улицу Железнодорожную, дом 15.
Выбрав торговку посмышленее, мы расспросили ее — и услышали всё, что хотели: Железнодорожная проходит, понятное дело, за железной дорогой и начинается прямиком от переезда. Но он неблизко, вон там, за вокзалом. А пешком перейти через железку можно по мостику. За дорогой вообще-то домов не так много, не заблудитесь.
Купив у тетки семечек, мы вернулись в автобус.
— Поехали? — спросил я. — Тут недалеко. Сразу за переездом.
Макс протянул руку за семечками.
— Я чего думаю, — сказал он, глядя в сторону. — Нам бы до ремонта добраться наконец. Сколько можно без стекла ездить.
«Ну да, — подумал я. — Герой выходит на финишную прямую. Дальше ему бежать одному».
— У тебя денег хватит? — спросил я.
— Дай стошку.
— А я схожу на почту, позвоню, — сказал Шериф.
Мы договорились встретиться вечером возле дома пятнадцать.
Перебравшись через мостик над железной дорогой, я некоторое время шел вдоль путей, а потом выбрался на ухабистую, заасфальтированную лет двадцать назад улицу.
Послевоенные дома-бараки, выстроенные по улице в один ряд, были похожи на вросшие в землю громадные двухэтажные вагоны: доски, которыми их обшивали, кажется, и назывались «вагонкой». В их стены, крашенные в бурый железнодорожный цвет, как будто навсегда вросла паровозная копоть. Окна были занавешены скромным выцветшим ситчиком, но на веревках между деревьев сушились разноцветные китайские тренировочные костюмы.
Я не стал спрашивать, где пятнадцатый дом. Ни с кем разговаривать мне не хотелось, а жители, к счастью, не обращали на меня никакого внимания. Привязалась было рыжая собака, повиляла хвостом, заскучала и отошла.
Нужная мне квартира оказалась на втором этаже. Я вошел в пахнущий кошками подъезд (больше похожий на чулан), поднялся по скрипучей лестнице и постучался.
Дверь отворилась.
Девочка лет шестнадцати, темноглазая и светловолосая, в какой-то совершенно нездешней, хорошо сидящей футболке и в летних голубых джинсах, смотрела на меня, начиная уже смущаться.
— Привет, — сказал я, невольно улыбнувшись. — Меня зовут Петр.
Тут из комнаты вышла мать: они были похожи. («Комсомольский значок, белый передничек, — вспомнил я фотку в альбоме. — Как всё меняется»). Мать очень пристально поглядела на меня, потом на дочку, слегка нахмурилась и сказала:
— Здравствуйте, Петя. Я догадываюсь, кто вы и откуда.
Отчего-то при этих ее словах девочка взглянула на меня с тревогой. Но мать перестала хмуриться, распахнула дверь пошире и подарила мне самую доброжелательную улыбку:
— А это Марина. Или вы уже познакомились?
Очень скоро мы втроем уже сидели в несуразно большой, заставленной шкафами комнате у окна, друг напротив друга. Мы пили чай и разговаривали негромко: как мне объяснили, в тесной комнатушке за стеной помещалась больная бабка, которую совершенно незачем было лишний раз тревожить.
— Видите ли, Лариса Васильевна, — очень вежливо объяснял я. — Мне вашу фотографию Олег Анатольевич показывал, еще в Волгореченске.
Лариса Васильевна поглядела на меня удивленно:
— Алик Кураев показывал? И что он этим хотел сказать?
— Не знаю, — честно ответил я. — Просил привет передать.
— А что же твой отец, он-то не поручал привет передать? — прищурилась Лариса Васильевна.
— Нет. Ну разве только… Он мне в письме написал, что тут есть люди, которые ему не чужие…
Я подлил себе еще чаю и скосил глаз на Марину. Она чуть заметно улыбнулась.
— Не чужие? — переспросила Лариса Васильевна. — Да уж. Можно сказать и так. Ладно, не волнуйся, я тебе верю. Николай приезжал сюда с полгода назад. Проездом по какому-то делу. Ну и заодно старых знакомых навестить… Показывал твои фотографии. Вылитый он в молодости. Правда, там ты был помладше. А теперь, оказывается, ты совсем взрослый.
Тут Маринка уже в открытую бросила на меня любопытный взгляд. Мать только головой покачала.
— Я уж и не знаю, где тебя устроить. Сам видишь, мне тут с одной-то не справиться. Тем более, ты говоришь — у тебя еще друзья в машине остались. Хочешь, я позвоню, подыщем вам номер в гостинице? Или комнату где-нибудь в городе?