Вскоре вошли в узкую каменную теснину – в многокилометровую Ленскую трубу. (Здесь река прорезает один из боковых отрогов Верхоянского хребта.) Скорость течения возросла так, что фарватер запестрел глубокими воронками. Казалось, дремавшая всю зиму река спохватилась и, наверстывая упущенное, заспешила к Ледовитому океану. Вырвавшись на простор, она понесла холодные воды степенно и величаво.

Чем ближе к океану, тем ниже прижимались к земле всклокоченные тучи, худосочней становились растущие по берегам деревья. Да и те больше прятались по ложбинкам и распадкам. Еще не тундра, но уже и не тайга. Горы по большей части лысые, в мазках снежников. Берега в свежих обвалах. Над всем этим белесое полярное небо и размытый диск солнца. Уныло, голо. Лишь зигзаги острокрылых чаек оживляли панораму.

Перед устьем посреди реки возвышалась огромная, напоминающая сгорбленного медведя гора – знаменитый остров Столб. После него, собственно, и начинается гигантская, шириной в триста километров, дельта Лены. Решительно раздвинув высокие берега, река рассыпается веером многочисленных проток, образующих более тысячи больших и малых островов, обрамленных грудами плавника с торчащими култышками сучьев.

Деревьев на островах практически нет, а те, что выжили, корявые и чахлые. С мелководий несся гомон гусей, уток, куликов, стерхов. Птиц местами до того много, что не видно воды. Над всем этим пернатым изобилием реют, высматривая добычу, белохвостые орланы.

Река в обычном понимании исчезла. Вода привольно текла по низменности, не придерживаясь четких направлений.

Корней заволновался – как капитан разберется в этом лабиринте?

Но тот уверенно вел судно в Быковскую протоку: по ней самый короткий и безопасный проход к океану. Чаек все больше. Сначала они летали кругами над судном довольно высоко, но постепенно привыкая, стали смелеть и даже садиться на леера и борт.

На одном из больших островов паслись невероятно мохнатые животные. Шерсть у них свисала до самой земли.

– Овцебыки. Несколько лет назад завезли с Аляски, – прокомментировал капитан. Немного помолчав, добавил: – После этого острова начнутся раскаты. – Видя, что Корней не понял, пояснил: – Так мы называем участок дельты перед открытым морем.

Упругие толчки волн просигналили – пароход вышел на глубину! Вокруг сталистая вода, густо испятнанная блинами ноздреватых льдин (ударяясь о нос, они крошились). Лоснящиеся спины тюленей, изредка появлявшиеся на почтительном расстоянии, подтверждали – «Арктика» в море. В море Лаптевых. Глядя на удаляющееся пустынное побережье с пологими, рыжеватыми холмами, Николай Александрович торжественно произнес:

– Здравствуй, Океан!

Прозвучала команда: «Полный вперед», и пароход, сопровождаемый крикливой стаей чаек, взял курс на Тикси. Там предстояло доукомплектовать экипаж, пополнить запасы мазута и пресной воды. За кормой потянулась пенная дорожка. Корней перешел на нос и, обдуваемый ветром, любовался высоко разлетающимися на обе стороны жемчужными крыльями брызг. На некоторых льдинах нежились нерпы, похожие на тугие бочонки, с белоснежными малышами – бельками. На их милых и выразительных мордашках точно углем, намалеваны черные, напоминающие крупные спелые смородинки, глазки и носик. Один из них криком, похожим на жалобный детский плач, звал мать, видимо, нырнувшую за добычей.

Вскоре со стороны материка выплыла армада черных туч. Их обманчивая неподвижность создавала иллюзию горного хребта.

– Смотрите, смотрите – горы! Какие высокие! – воскликнул Корней.

Географ в ответ только ухмыльнулся. Когда сминаемые ветром «горные кряжи» порвало в клочья, смущенный скитник надолго замолчал.

Хотя ветер чуть дул, капитан приказал проверить и, при необходимости, подтянуть ремни и веревки, удерживающие грузы на палубе. После полудня ветер совсем зачах, зато зародился и стал густеть туман. Солнце едва проступало бледным пятном. В этой мути сложно было различить, где кончается вода, где начинается небо. Казалось, корабль движется не по громадному океану, а по небольшому озеру.

Корней был разочарован. Он так ждал встречи с Океаном, и что? – унылое, безрадостное зрелище!

После мыса Муостах океан решил-таки показать свою мощь и крутой нрав. Поднявшийся ветер разметал туман. Вода потемнела, стала злой и неспокойной. Заострившиеся волны покрылись белыми барашками. Порывы ветра все чаще срывали с них пенные брызги. Шторм набирал силу. Судно плавно взмывало и опускалось на размашистых волнах. От носовых скул «Арктики» высоко взметалась вода. Вокруг болтались, словно пьяные, льдины. Судно качало так, что скрипели переборки. Передвигаться по палубе стало опасно.

– Не рыскать! Держать на волну! – приказал капитан.

Когда судно идет навстречу ветру, опасность лечь набок и перевернуться минимальна. Все с тревогой прислушивались к ударам льдин о корпус. К счастью, они были скользящими.

Через полчаса волны достигли такой высоты, что стали окатывать судно целиком: многотонная масса воды обрушивалась на нос и валом прокатывалась по палубе, пытаясь сорвать грузы. Когда «Арктика» выныривала, нос на какое-то время зависал в воздухе, но, спустя несколько секунд, вновь проваливался в яму, где ее накрывал очередной вал. Пару раз, спускаясь с него, «Арктика» не успевала заползти на гребень и, оказавшись внутри, как бы протыкала его насквозь.

Одна массивная льдина с такой силой саданула в левую скулу сухогруза, что образовалась вмятина и в носовом отсеке трюма появилась небольшая течь. Рев вокруг стоял такой, что невозможно было разговаривать. Всякий раз, когда корабль падал вниз, у Корнея замирало сердце. Только теперь он прочувствовал невероятную мощь океанской стихии.

Поначалу, когда накатывалась очередная громадина, Корней невольно крестился: ему казалось, что она наверняка поглотит корабль и отправит их всех в пучину морскую, но, убедившись в живучести судна, успокоился. Страх постепенно сменялся ликованием и сумасшедшим восторгом. К сожалению, от качки начало тошнить и ему, по настоянию боцмана, пришлось спуститься в кубрик – там пониже и не так болтает. В нем все было прикручено, приварено и никуда не перемещалось.