Хрен не встанет на дыбки.

Корней аж поперхнулся от смеха:

– Веселая у тебя теща!

– А то! У ней оные куплеты на все случаи. Да вон она сама идет.

В горницу вошла сгорбленная сухонькая старушонка, в черной юбке до щиколоток. Из-под нее виднелись замызганные чуни, на плечах старенький ватник, голова повязана коричневым шерстяным платком, седые прядки выбились на морщинистый лоб. В руках лукошко с десятком яиц.

– Отведайте, пока ишо теплые. – И пропела:

Не дари мне по весне Нежные цветочки, Подари ты лучше мне Два яйца в мешочке.

Вышла из горницы. Корней смутился, а Трофим хохотнул:

– Я ж предупреждал. Прежде ишо боевей была, а как мужа схоронила, так притухла.

Дальше ели молча, сосредоточенно. За чаем первым заговорил Трофим:

– Слыхал, што вы на Чукотку путь держите. Вояж славный. У нас до войны командир по фамилии Травин останавливался. Запомнилось, что он отменно долгий был, будто лесина. Говорил, што к Чукотскому Носу идет. Машина у него дивная на двух колесах была. Мои тятя не поверил, што он с самого Мурманска. Так тот ему бумагу показал. Вся в печатях!

– Коли Господь не оставит меня в своей милости, тоже хочу дойти до Чукотского Носу. Оттуда, говорят, даже Аляску видно.

– И пошто вам ента Аляска?

– Да так… Взглянуть почему-то хочется.

– Ну помогай вам Бог! А у нас вам как? Нравится?

– Здесь, конечно, раздолье, но глазу не за что зацепиться.

– Ну вы, отец, и сказанули – не за што зацепиться! Эво! Вы токо гляньте! – Тимофей махнул рукой в сторону окна, – красотишша-то какая! Ажно душа отлетает! Где ишо стока цветов враз увидишь? А мхи? Вы видели, какие у нас мхи? Тута вся радуга: красный, желтый, фиолетовый, розовый. А по осени ягод скока! На одной ей прожить можно! А кака тьма птиц на озерах гомонится! А зимой! Што думаете – все мертво? Отнюдь! Где ишо увидишь на небе такое разноцветье? У нас весь год есть чем любоваться!

Рассказ Трофима про мурманчанина сильно зацепил Корнея. Он прикинул, где Мурманск, где Алдан. Получалось, что Мурманск раза в три дальше.

«Выходит, Травин герой, а я слабак – на пароходе-то всяк горазд, – подумал он, – и печати тоже надо бы ставить, как он».

На следующий день скитник зашел в канцелярию порта и поставил на обратной стороне своей справки об освобождении первую печать.

Индигирка. Юкагиры. Шаман

В самую середку полярного дня[54] с гидропоста сообщили, что ледяные поля южаком отжало от устья. Капитан немедля распорядился готовиться к выходу. Через полчаса прозвучала команда: «Отдать швартовы! Обе машины малый вперед!»

Стоящий у тумбы машинного телеграфа моторист ответил по переговорной трубе: «Есть, обе машины малый вперед!» Корпус корабля, как всегда, мелко задрожал, из трубы повалил дым.

Когда проходили устье, чуть было не угодили в намытую рекой мелкоту – в последний момент заметили характерную зыбь и успели отвернуть. Только вышли из устья Яны, как разрозненные льдины неожиданно вновь стали смыкаться. Проход все уже и уже. Прибавив ход, «Арктика» все же успела выскочить на открытую воду.

В проливе Дмитрия Лаптева уперлись в тяжелые многолетние, уже отполированные волнами льды, опоясанные дробленой мелочью. Сделав несколько попыток пробиться, капитан оставил это бессмысленное и опасное для судна занятие.

– Теперь мы не мореходы, а льдоходы, – шутил он.

На Корнея неожиданно тяжелым бременем навалилось ощущение одиночества, его ненужности в этом огромном, чуждом мире. Ему невыносимо захотелось в родную Впадину, к Дарье, детям. В голове вертелось:

«И что я забыл тут? На Алдане люди, которые ждут и любят меня».

«Арктика» потеряла в этой западне четыре дня. Льдины, подчиняясь течению, беспрерывно елозили, скрежетали о борта. Пароход в ответ скрипел переборками, но до реальных повреждений не дошло – видимо, по-настоящему не зажимало. Все эти дни завеса тумана закрывала горизонт.

Наконец метеосводка пообещала ветер. Синоптики не ошиблись: раскачиваемые им ледяные поля потихоньку расходились. Образовавшиеся черные разводья мало-помалу расширялись. Найдя удобный проход, «Арктика» вырвалась из плена и пошла галсами, стараясь держаться в стороне от скопления льдин.

Механик на радостях завел патефон, и над океаном понеслось «Раскинулось море широко…» Команда дружно подхватила.

Дальше шли без задержки. Впереди по курсу чистая водная гладь. Лишь слева, на севере,