на пляже раздетая с мужчиной — иностранцем из санатория — и все время обнималась с ним на вершине скалы.

— Ради Бога! Откуда вы все это взяли?

Вера Ивановна, казалось, немного смутилась.

— Мне говорила Тамара, — сказала она.

— А откуда Тамара, которая целыми днями сидит в газетном киоске, могла знать что-то о Вере?

— Из самого надежного источника — ей рассказала хозяйка.

— Клавдия Михайловна?! И вы поверили тому, что эта злая ведьма наболтала про вашу подругу?

— Но ведь это правда. Я и сама кое-что видела.

«Я не должна слушать ее», — подумала Дарья Львовна, но вместо того, чтобы дать должный отпор, поощрила дальнейшие разоблачения.

— Вы хотите сказать, что в самом деле видели, как Вера делала что-то дурное?

— Я видела достаточно. Однажды я пришла к ней без предупреждения и сразу поняла, что она ждет мужчину. Для одной себя она не стала бы готовить такой роскошный обед. И я видела, как она убрала бокалы. А пока я сидела у нее, к калитке подходил мужчина — два раза. Она не впустила его, сказала, что это кто-то ищет хозяйку. Думаю, я испортила им свиданьице.

— И вы этим гордитесь? — спросила Дарья, ужаснувшись злорадству в голосе Веры Ивановны. — Вы пожалели миг счастья для вашей подруги?

— Счастья! Никому в голову не приходит, что у меня тоже есть право на счастье! Вера не выглядела бы молоденькой девушкой, проведи она десять лет в лагерях! Посмотрите на себя — вы, как я понимаю, постарше меня, но никто этого не скажет. У вас не выпали от цинги все зубы, и рот у вас не впалый! Вы не облысели, как колено, когда вам еще не исполнилось сорока! — Едва ли не в ярости Вера Ивановна поднесла руку к голове и сдвинула грубо сделанный парик, обнажив воскового цвета череп.

— Я знаю, — сказала Дарья Львовна, — и, поверьте, мы испытывали к вам искреннее сочувствие, понимая, что вы перенесли. Но не вы одна. Моя младшая сестра такая же, как вы, — она не была в лагерях, но она перенесла ленинградскую блокаду. А что касается Веры Ивановны, то да, вы правы — ваша подруга ждала мужчину, к которому испытывала симпатию. Она приготовила для него прощальный обед, но она не могла оскорбить ваши чувства. Другая женщина попросила бы вас просто зайти на следующий день. Не плачьте. На нас начинают обращать внимание. Пойдемте посидим в парке.

Они уселись на свободную скамейку в тени цветущих деревьев. Рядом была цилиндрическая урна, увенчанная ободком, похожим на блюдце, но, сидя на скамейке, трудно было попасть в высоко расположенное отверстие, и поэтому все обгоревшие спички, окурки, обертки от конфет валялись на гравии у их ног. Кинотеатр напротив был закрыт и тих, его портик с колоннами и побеленные стены на фоне полукруга кипарисов представали перед непросвещенным взором как нечто восхитительно античное. Позади на неровной песчаной площадке стояли неподвижные качели: дети были в школе.

— Вы, конечно, презираете меня, — тихо сказала Вера Ивановна. — Я не желаю ей зла. Я всегда любила Малышку и всегда буду любить. Окажись она в беде, я бы ничего для нее не пожалела.

«Но снести ее счастье тебе было не под силу», — подумала Дарья Львовна. Вслух она сказала:

— Я не презираю вас. Вероятно, на вашем месте я бы чувствовала то же, что и вы. — Она протянула руку и дотронулась до руки Веры Ивановны, лежавшей на коленях, руки, которая, как она с удивлением заметила, имела удивительно красивую форму — единственная элегантная нота в нескладной фигуре, расположившейся рядом с ней на скамейке.

Вера Ивановна с благодарностью приняла это пожатие и небрежным движением отшвырнула окурок.

— Как вы думаете, Вера счастлива? — спросила она.

— А кто счастлив? — резко ответила Дарья.

На кухонном столе ее ожидало письмо из дома. Она получала по письму в день; муж писал ей конвейерным методом, начиная очередное письмо сразу же по отправлении предыдущего.

«Дорогая жена», — писал он, не подозревая, насколько раздражают Дарью его шутливо-нежные слова.

«Дорогая жена,

мне пришлось недавно прочесть ряд лекций о научных характеристиках политэкономии коммунизма. Я знаю, что ты не проявляешь ни малейшего интереса к тому, что является страстью моей жизни, тебе не нужно этого повторять, поэтому не буду докучать тебе подробностями, хотя все говорят, что на лекциях подобного рода еще не было такого внимания аудитории и таких громких аплодисментов. Я начал с утверждения, что установление коммунистического строя само по себе является естественным историческим процессом, при котором каждая стадия проистекает из предыдущей и ни одна из этих стадий не может быть произвольно опущена. Ты скажешь, что это очевидное утверждение, но его следует сформулировать как отправной пункт. Есть, однако, люди, готовые оспаривать любое утверждение, и этот осел Кузнецов прислал мне записку с вопросом: „Насколько я понимаю докладчика, коммунистическая экономика описывается как полностью рациональный процесс. Тем самым как будто бы полностью исключаются элементы спонтанности в развитии. Согласуется ли это с партийной линией?“ Мне пришлось напомнить ему о существовании слова „естественный“ в моем посыле, которое допускает наличие спонтанных явлений даже в условиях социализма. Таковы, например…»

Дарья Львовна быстро листала страницу за страницей, пока не наткнулась на имена детей.

«Нюрочка редко приходит домой раньше двенадцати, а Володя и вовсе рассматривает свой дом как ночлежное заведение. Я редко вижу детей, а то и совсем не вижу».

Как и все письма мужа, это заканчивалось словами:

«Возвращайся домой. Я скучаю по тебе. Твой любящий муж».

На следующий день Дарья Львовна не пошла в кафе, а приготовила себе легкую закуску из фруктов, сыра и молока. Она не могла отделаться от мысли, что Вера Ивановна попытается снова с нею встретиться, и с недобрым чувством решила не доставлять ей этого удовольствия. Ставя ветку сирени в бутылке из-под молока на льняную цветастую скатерть, Дарья не могла не подумать о трапезе, которую устроили две Веры Ивановны, и поймала себя на том, что накрывает стол на двоих. Иллюзия была настолько полной, что стук в калитку заставил ее вздрогнуть. Калитка была заперта на засов: Клавдия Михайловна, хотя и отошла не дальше птичника в конце двора, позаботилась об этом. Дарья вскочила, чтобы подоспеть к калитке первой, и сразу же признала коренастую фигуру своей вчерашней знакомой.

— История повторяется, — сказала Вера Ивановна, целеустремленно протискиваясь сквозь узкую щель в калитке, которую столь негостеприимно оставила ей Дарья Львовна. — Вы так похожи на Малышку в тот день, когда я к ней приходила, словно ждете кого-то.

— Я