Он ухмыльнулся.

— Я сказала — со временем. Даруй нам эту небольшую милость, смертный. Наша борьба не отличается от военной кампании: идущие одно за другим сражения, локальные стычки. Но поле боя — не что иное, как само существование. Каждая мелкая победа даёт жизненно необходимый вклад во всеобщую войну, которую мы решили развязать…

— Кто такие «мы»?

— Выжившие Старшие боги… И другие, несколько хуже осознающие свою роль.

— К’рул? Тот, кто в ответе за перерождение Рваной Снасти?

— Да. Мой брат.

— Твой брат. Но не тот, кто выковал Драгнипур.

— Не тот. Драконус сейчас не может действовать напрямую, он скован внутри меча, который сам же и сотворил. Убитый собственным клинком в руке Аномандра Рейка.

Паран почувствовал, как в душу закрался холодок подозрения. Не напрямую, говоришь?

— Подвернулась возможность, Ганос Паран. Неожиданно. В Драгнипур явилась душа, которая не была скована этим мечом. Произошёл обмен словами, который значил куда больше, чем ты себе представляешь. Как и прорыв на Путь Тьмы, разрыв в стене душ, — ненадолго, но достаточно…

— Постой.

Парану нужна была тишина, чтобы подумать, быстро и напряжённо. Когда он попал внутрь Драгнипура и шёл вдоль закованных душ, тянувших свою невообразимую ношу, он действительно говорил с одним таким пленником. О, Бездна, это был Драконус. Однако капитан не мог вспомнить ни слова из их диалога.

Цепи вели к Пути тьмы, узлу под стонущим фургоном. Так Тьма держала эти души, все как одну, и держала крепко.

Мне нужно вернуться. Внутрь меча. Нужно спросить…

— Джен’исанд Рул. Да, Драконус — тот, с кем ты говорил в Драгнипуре, мой другой брат, — использовал тебя, Ганос Паран. Эта истина кажется тебе жестокой? Непостижимой? Как и остальные пленники меча, мой брат столкнулся… с вечностью. Он искал способ перехитрить проклятье, но и не представлял, что это может продлиться так долго. Он изменился, смертный. Его легендарная жестокость… смягчилась. Мудрость, тысячу раз заслуженная. Более того, он нам нужен.

— Вы хотите, чтобы я освободил Драконуса из меча Рейка.

— Да.

— Чтобы он затем напал на самого Рейка, пытаясь отнять выкованное им оружие. Ночная Стужа, как по мне, лучше Рейк, чем Драконус…

— Такой битвы не будет, Ганос Паран.

— Почему нет?

— Чтобы освободить Драконуса, меч необходимо сломать.

Холодная сталь между рёбрами провернулась. И это освободит… всех остальных. Всё остальное. Прости, женщина, я не стану этого делать…

— Если есть способ предотвратить ужасающее освобождение безумных, злых духов, — которых воистину более легиона — так много, что страшно даже подумать, — то его знает только один человек.

— Сам Драконус.

— Да. Подумай об этом, Ганос Паран. Не спеши — ещё есть время.

— Рад это слышать.

— Мы не так жестоки, как ты думаешь.

— Месть не очернила твоё сердце, Ночная Стужа? Прости за недоверие.

— О, я хочу отомстить, смертный, но не тем мелким игрокам, которые разыграли моё предательство, ведь оно было предсказано. Древнее проклятие. Тот, кто его озвучил, — единственная цель моего стремления мстить.

— Я удивлён, что он или она всё ещё среди живых.

В её словах ощущалась холодная улыбка.

— Таким было наше проклятие ему.

— Я начинаю думать, что вы друг друга стоите.

Пауза, затем она сказала:

— Возможно, так и есть, Ганос Паран.

— Что ты сделала с Рваной Снастью?

— Ничего. Её внимание сейчас отвлечено другим.

— Значит, я себе льстил, когда думал иначе. Проклятье, Паран, ты такой же глупец, как и прежде.

— Мы не навредим ей, смертный. Даже если бы мы могли — что на самом деле не так. В ней есть честь. И целостность. Редкие качества для такого могущества. Поэтому мы верим…

Опустившаяся на плечо Парана рука в перчатке привела его в чувство. Он моргнул, осмотрелся. Крыша. Я вернулся.

— Капитан?

Он встретил встревоженный взгляд Молотка.

— Что?

— Простите, сэр, показалось, будто на мгновение… мы вас потеряли.

Паран скривился, он хотел возразить, но не мог.

— Надолго?

— На дюжину ударов сердца, сэр.

— Это всё? Хорошо. Нужно двигаться дальше. К Пленнику.

— Сэр?

Теперь я между ними и нами, Молоток. Но «нас» больше, чем ты думаешь, Проклятье, хотел бы я иметь возможность это объяснить так, чтобы не прозвучало как слова напыщенного ублюдка. Не отвечая на вопрос целителя, капитан обернулся и увидел Тротца.

— Вождь. Пленник зовёт.

— Так точно, капитан.

«Мостожоги» — все как один — избегали его взгляда. Паран недоумевал, почему. Спрашивал себя, что он пропустил. Мысленно пожав плечами, приблизился к Остряку.

— Ты идёшь с нами, — сказал капитан.

— Я знаю.

Конечно, уже знаешь. Отлично, давайте с этим покончим.

Дворцовая башня возвышалась, словно копьё, украшенное знамёнами призрачного дыма. Тёмный, бесцветный камень делал мрачным даже заливавший его яркий солнечный свет. Три сотни и тридцать девять витых ступеней вели вверх, внутрь башни, чтобы вынырнуть на открытой площадке с остроконечной крышей из медных пластин, которых не коснулась патина. Между поддерживавшими крышу колоннами и гладкой каменной платформой завывал ветер, но башня не качалась.

Итковиан смотрел на восток, ветер хлестал его по лицу. Тело казалось бескровным и странно горячим под изодранными доспехами. Он знал, что истощение наконец-то брало своё. Тело и кости имели свои пределы. Защита мёртвого князя в его дворце была жестокой и безыскусной. Входы и коридоры превратились в бойню. Вонь резни словно легла новым слоем под кожей, и даже ветер не мог сдуть её.

Как донёс единственный уцелевший разведчик, битвы на берегу и у пристаней подходили к мрачному завершению. Бетруллиды были повержены и бежали вдоль берега на север, где, как прекрасно знал Кованый щит, их кони завязнут в солёных болотах. Преследующие их баргасты расправятся с паннионцами в два счёта.

Осадные лагеря были разгромлены так, словно по ним промчался ураган. Несколько сотен баргастов — старухи, старики и дети — бродили среди того, что осталось от побоища, собирая трофеи под вопли чаек.