– Я тебе клад, можно сказать, принесла.

– Да ну? – Алексей вернулся к включенному компьютеру. – Ты извини, посиди пять минут, я должен добить… Значит, клад.

– Ну, не сам клад, конечно, а легенду. Про клад…

– Понятно… – Аверьянов, не отрывая взгляда от монитора, кинул через плечо: – Большой клад-то? Дорогой?

– Думаю, да.

– Понятно… Сколько тонн баксов потянет, как думаешь?

– Не знаю… Тонн двадцать – тридцать… А может, и сто…

– Понятно… Но не меньше, чем…?

– Не меньше пяти штук.

– Думаешь?

– Уверена!

– Понятно… А где зарыт?

– Ха-ха! Так это и неизвестно. А то его давно бы не было! …Его найти надо!

– Это понятно… Я в смысле, что он где-то здесь, а не в Крыму и не в Сибири?

– Не волнуйся, в нашем районе. Местный клад. Наш. Районный.

– Понятно… А откуда дровишки?

– Чего?

– Информация откуда?

– У отца было. Он в молодости, еще когда капитаном сюда приехал, искал… Говорит, чуть не спился…

– Почему?

– А вот такая легенда про этот клад… алкогольная.

– Забавно…

– Слушай, может, ты отвлечешься от ящика своего?! – обиженно сказала Катя.

– Ага. Сейчас дочитаю только…

– Что ты там жучишь такое интересное?

– Перехват шифрованных телефонных разговоров Медведева с Центром, с Москвой…

– Шифрованных?

– Криптографированных. Но мне расшифровали, конечно. Есть такая штука – СОРМ, содействие оперативно-розыскным мероприятиям… Любой оператор связи обязан предоставлять спецслужбам возможность прослушки и дешифровки на основании санкции прокурора.

– А где ж у тебя санкция?

– Санкций у меня нет, зато друзей много. Надо же выяснить, куда отец делся!

– Выяснил?

– Въезжаю понемногу… Его по ошибке куда-то в раннее средневековье запузырили… От одиннадцатого до пятнадцатого века. В тринадцатый, в среднем. Точно неизвестно.

– Ужас какой! Это ж такое время – татарское нашествие, ливонцы, шведы, Литва, поляки… Сплошные войны и изуверство. Ужасные времена!

– Ну да, я вот думаю: а вдруг он там в январь попал? Или в февраль? По-летнему одет, без шапки…

* * *

– Люди! – вруг раздался за спинами рев Глухаря. – Сюда!

Толпа расступилась, и Глухарь вытащил за шкирку на середину Оглоблю, сильно толкнув его. Оглобля, влетая в людское кольцо, упал. – Что ж ты, пес шелудивый, сделал?!

– Что сделал? – испуганно попятился народ.

– Татар заклеймил.

Глухарь указал в сторону кузницы. Там кучкой стояли связанные татары, захваченные Колей и Игначем у пруда.

– Связал их всех… По одному их в кузницу мою… И заклеймил!

– Конечно, – вставая, взъерепенился Оглобля. – Клеймо им – как скотине. Не щупай девок!

– Да ты убить – убей! Да не глумись.

– Оглобля – изувер.

– Да кто ж не знает-то! В то лето, помнишь, что Оглобля сделал?..

– Как не помнить!

– Ты разве ж человек?

– Зверь!

– Убить Оглоблю!

– Стоп-стоп! – вмешался Коля. – С ним тоже разберутся! Под замок его!

– Вот это правильно! – кивнул Жбан. – Мы уйдем за топь, за рютинскую, а татарва придет, найдет его и разберется!

– Верно, Жбан!

– Пошли!

– Тащи его!

…С силой брошенный в сарай, Оглобля упал на сено. Дверь захлопнулась. Огромный кованый засов щелкнул, задвигаясь.

* * *

– А с татарами что?

– Отпустим их? А?

Глухарь взял нож и подошел к татарам. Те отшатнулись в ужасе.

– Да не боись! – Глухарь бесцеремонно повернул татарина к себе спиной и перерезал веревки, скручивавшие ему руки.

У Аверьянова в голове закрутилась вдруг какая-то существенная мысль, но сразу потерялась…

– Сказать что хотел?

– У вас темница-то одна?

– А для чего вторая-то? – удивился Афанасич. – Одной-то много. В Берестихе воров не рожают.

* * *

– Господи, а вот внучки-то их в старости спросят – а что у тебя на лбу, дедушка? – вздохнула Петровна, провожая взглядом бредущих от Берестихе к лесу татар.

– Да что тут скажешь, – пожал плечами Жбан.

– Позор Оглобля свой потешал, – добавил Шило.

– Когда еще хуже кому, чем тебе, – таким это всласть… – вздохнул Афанасич. – Чего стоишь, Лукерья? – повернулся он к бабе. – Кончай глазами хлопать, беги сбираться.

– А я-то с вами, Афанасич, не пойду, – спокойно ответила Лукерья. – Че я, мать, что ль, оставлю тут? Она уж третье лето как обезножела.

– Мать понесем.

– А мою корову? – спросила Петровна.

– Чего – корову?

– Корова рютинскою топью не пройдет.

– Оставь корову.

– Так татарва сожрет! Она не заслужила.

– Кто, татарва?

– Корова!

– И я останусь, дедушка! – сказала вдруг Олена, обнимая младшего брата, тринадцатилетнего Сеньку. – Провожу вас до топи и вернусь!

– И я вернусь! – заявил Сенька.

– Што-о-о!?!?! – Афанасич налился гневом, не находя слов. И вдруг возникшая тишина поразила его, он осекся. Со всех сторон на него смотрели спокойные, решительные, неподкупные глаза. Старик понял, что в рютинскую топь ему придется идти одному… – Тогда все и ляжем здесь… – выдохнул он. – На веки вечные…

– Не думаю… – с сомнением покачал головой Коля. – Не очевидно. – Он передвинул со спины на грудь портативную рацию, включил ее… – На случай того, что все это фантасмагорическая провокация… Ведь существует устойчивая версия, что американы высадку на Луну сфабриковали. Надежды нет, но порядка ради проверим! Сразу надо было решиться, конечно, но страшно было последней надежды самого себя собственными руками лишать! – Громкое шипение, треск атмосферных помех лились из динамика… – Работает, однозначно… Как и ожидалось, пустота даже на длинных. Международные частоты… Пустота! Конечно, пустота… А ближайший город – Новгород. Двести верст…

– Зимой!

– А летом? Триста, что ли?

– Не триста, но больше, чем двести: Оршански мхи! Объезд, болота ж…

– Какой сейчас год, по-вашему?