Результатом этих непредвиденных творческих усилий влюбленных стал рассказ «Ужасный случай в Мартинз-Бич», изданный в ноябре 1923 г. в «Уиерд Тейлс» за авторством одной Сони Грин и под заглавием «Невидимый монстр». Эта история начинается с того, что в море, неподалеку от местности Мартинз-Бич, находящейся на Атлантическом побережье США, рыбаки вылавливают ужасного монстра. «Туловище означенного существа имело форму, близкую к цилиндрической, при длине около пятидесяти футов и десяти футов в поперечнике. По основным признакам, в том числе наличию жабр, оно явно относилось к классу рыб, но при этом обладало странными отличительными особенностями — рудиментарными передними лапами и шестипалыми конечностями на месте грудных плавников, которые наводили на самые дикие предположения. Невероятно широкая пасть, толстая чешуйчатая кожа и единственный глубоко посаженный глаз поражали воображение»[131]. Ученые определяют, что пойманный гигант — всего лишь детеныш более крупного животного, и после этого начинается история мести. Сначала исчезает рыболовецкое судно, поймавшее чудовище, а затем и возле берега Мартина происходят жуткие события. Из моря раздается ужасный крик, который на берегу принимают за вопль утопающего. В воду бросают веревку, к которой привязан спасательный круг. Но нечто утягивает трос в море, а когда люди на берегу пытаются его остановить, то оказываются прикованы к нему неведомой силой. Всех несчастных затягивает в морскую пучину, где в ночи сверкнул огненный глаз гигантского монстра — родителя убитого чудища.

Эта жутковатая история, конечно, вполне укладывается в общий контекст лавкрафтианских представлений об ужасном, скрывающемся за гранью изведанного. Но, право слово, она слишком незамысловата и прямолинейна, чтобы надеяться, будто Лавкрафт вложил в нее что-либо, кроме стилистической обработки. Во всяком случае, в тексте обильно использован его любимый прием нагнетания ужаса при помощи упорного повторения «запугивающих» прилагательных — «ослепительно полыхнула молния, небесная твердь содрогнулась, изрыгая адские богохульства, и душераздирающие агонические вопли всех обреченных слились с апокалипсическим ревом, сотрясшим самые недра планеты»[132].

Столь же прост и неглубок рассказик «Четвертый час», созданный влюбленными соавторами. Эта история, также явно подвергшаяся обработке со стороны Лавкрафта, начинается с того, что ее герой вспоминает, как его смертельный враг умер в четыре часа утра. С тех пор он тоже боится этого времени, и, как выясняется, не напрасно. Однажды он видит за окном облако, принимающее форму циферблата со стрелками, указывающими на четыре часа. Облако становится пламенем, в котором герой сперва замечает облик своего врага, обратившегося в ужасного монстра, а затем — гибнет. По этому произведению о возможном безумии Лавкрафт также прошелся «рукой мастера», но ни он, ни Соня даже не пытались опубликовать эту нелепую историю. Она увидела свет только в посмертном лавкрафтовском сборнике «Кое-что о кошках и другие отрывки», изданном в 1949 г.

Куда успешнее, нежели литературное сотрудничество, развивался роман двоих влюбленных —16 июля Соня вновь встретилась с Лавкрафтом и отправилась с ним Ньюпорт, а через десять дней он приехал к ней в Нью-Йорк. Отсюда Лавкрафт наконец-то решил отправиться в гости к А. Гальпину, старому другу по переписке, с которым он также пока ни разу не виделся «вживую». После шестнадцатичасового путешествия два приятеля встретились на вокзале в Кливленде, где Лавкрафт приветствовал своего преданного корреспондента фразой: «Так это же мой сын Альфредий!»

В гостях у Гальпина он пробыл до 15 августа 1922 г., сочетая бесконечные прогулки по окрестностям со столь же нескончаемыми беседами, затягивавшимися глубоко за полночь. Лавкрафт явно воспрянул и телом и духом, от прежней подавленности не осталось и следа. Не досаждали ему и стесненные финансовые обстоятельства, так как друзья и в Нью-Йорке, и в Кливленде старались платить за него, где только можно.

И все же, общаясь с друзьями лично, Лавкрафт не прерывал и обычной переписки с самым обширным кругом корреспондентов. Одним из важнейших эпизодов пребывания в Кливленде стало его знакомство с трудами Кларка Эштона Смита. Этот калифорнийский писатель, художник и скульптор вскоре станет не только одним из самых близких «друзей по переписке» Лавкрафта, но и примет участие в общей игре в литературную псевдомифологию, которую затеет фантаст из Провиденса. О его стихах очень точно отозвался Л. Спрэг де Камп: «В стихотворениях Смита, большинство из которых либо сверхъестественно-фантастические, либо любовные, не было ничего неуместного. Они живые, волнующие, запоминающиеся, красочные своей декадентской пышностью, высокохудожественные и технически безупречные»[133].

В 30-х гг. К.Э. Смит начнет писать «рассказы ужасов» и будет известен почти так же, как Лавкрафт. Он станет творить в своеобразной, очень цветистой манере, напоминающей о его стихотворном творчестве, но многие из мотивов произведений несомненно окажутся очень близки лавкрафтианским.

Но пока восхищение Лавкрафта вызовут два сборника стихов К.Э. Смита — «Ступающий по звездам и другие стихотворения», а также «Оды и сонеты», с которыми его познакомили С. Лавмен и А. Гальпин. Он решается отправить поэту в Оберн, где он постоянно проживал, восторженное письмо. Смит не замедлил ответить, после чего обмен письмами стал регулярным.

Решив, что уже достаточно нагостился у Гальпина, Лавкрафт в середине августа отправился в новый путь, вернувшись в Нью-Йорк, к нетерпеливо ожидающей его Соне. Их взаимное притяжение лишь усиливалось, и становилось все яснее, что просто крепкая дружба перерастает в нечто неизмеримо более значительное. Говард провел в Нью-Йорке со своей возлюбленной почти два месяца. Впрочем, круг его общения не ограничился только одной Соней Грин, и благодаря нью-йоркским друзьям (как старым, так и новым) Лавкрафт стал настоящим знатоком города.

Он изучил самые разные уголки мегаполиса, даже настолько жуткие, как «Адская Кухня» — известный район трущоб на западе Манхэттена, с которым его познакомил новый приятель — Эверетт Мак-Нилл, автор приключенческих рассказов для подростков.

Путешествия и новые впечатления подстегнули творческое воображение Лавкрафта. В сентябре 1922 г., во время вечернего «визита» его и Лавмена на старое кладбище у реформатской церкви в Бруклине, он отколол от одного из могильных камней XVIII в. маленький кусочек на память. И после этого заработала фантазия — Лавкрафт начал воображать монстра, который явится за ним из могилы, чтобы покарать за совершенное микросвятотатство.

Рассказ на эту тему был закончен в середине октября 1922 г. и получил название «Пес». (В русских переводах он также фигурирует как «Собака» и «Гончая».)

Эта история, ведущаяся от лица столь привычного для Лавкрафта безымянного рассказчика, повествует о двух приятелях-некрофилах, находящих извращенное удовольствие в разграблении и осквернении могил. Однажды главный герой и его друг Сент-Джон в Голландии вскрывают могилу их предшественника — средневекового гробокопателя. На его останках они обнаруживают загадочный амулет: «Он представлял собою странную стилизованную фигурку сидящей крылатой собаки, или сфинкса с полусобачьей головой, искусно вырезанную в древней восточной манере из небольшого куска зеленого нефрита. В каждой черточке сфинкса было нечто отталкивающее, напоминавшее о смерти, жестокости и злобе. Внизу имелась какая-то надпись, ни Сент-Джону, ни мне никогда прежде не доводилось видеть таких странных букв; вместо клейма мастера на обратной стороне был выгравирован причудливый жуткий череп»[134].