— А какая она?

— Ткань или директор?

— Директор, конечно. Ткань мне уже во сне снится.

— Такая рослая, пышная блондинка.

— Может, махнемся с вами, Максим Викторович, местами? Я поеду заведующую уговаривать, а вы пока производством покомандуете.

— Иди работай, уговорщик! Ты лучше своего обивщика уговори, чтобы ткань не экономил без надобности, а то в салоне его художество стоит — диван, у которого из-под деревянной окантовки ткань вылезла, едва кто-то попробовал на нем посидеть.

В салон Максим приехал к восьми часам, но его кабинет уже был открыт, и в нем сидел его друг Дмитрий. Чернее тучи.

— Что случилось, Димка? Сын заболел?

— Ох, и не спрашивай! Нет, с Костиком все в порядке, а вот жена…

— Людмила заболела?

— По-моему, у нее что-то с крышей.

— В каком смысле?

— В смысле дурью мается. Нутром чую, что-то случилось с ней, а что — попробуй догадайся! Вчера приехал из леса, она лежит в кровати, стонет. Я к ней, хотел погладить, то да се, а она как закричит: «Не прикасайся!» И лицо перекосилось, будто от сильной боли. То ли она упала, то ли заболела чем… Молчит как партизан! Я думал, не вызвать ли ей врача? А она отказывается: «Ничего мне не надо». Да с таким надрывом! Словно вот-вот сорвется. Как будто терпит меня из последних сил. «Может женщина испытывать недомогание, или ты совсем неграмотный?» Это она мне так кричала…

— А если она деньги потеряла или документы какие?

— Хорошо бы!.. То есть, конечно, в этом нет ничего хорошего, но случилось бы такое в самом деле, остальное становится понятным.

— Может, просто нездоровится. Полежит, и все пройдет. Мой племянник говорил: «Бабушке плохо здоровится».

— Хорошо тебе шутить, а я будто потерянный. Не знаю, как себя вести, что говорить. Да и Милка-то как побитая собака. В глаза заглядывает, разве что сапоги не лижет. То потом будто вспомнит что-то и опять злится, но уже как собака здоровая. Откормленная и злая. Одним словом, ведет себя непредсказуемо. Веришь, в своем доме живу как на вулкане, не знаю, когда извержение начнется. А пока что — ногам горячо, и внутри что-то булькает, варится. Трясет, одним словом.

— А если она влюбилась в кого-нибудь?

— Вряд ли. По большому счету ведь я ее возле себя насильно не держу. Давно могла бы уйти, если бы захотела… Нет, это не то!

— Тебя не поймешь. Совсем недавно ты чуть ли не рыдал, как Паниковский, что тебя девочки красивые не любят, а теперь рассуждаешь про отношение к тебе жены. Если я правильно понял, его можно назвать каким угодно, только не равнодушным?

— Ты меня не поймешь: прожить с женщиной семь лет, знать ее, кажется, вдоль и поперек, и вдруг — непредсказуемое настроение, неадекватная реакция. Прежде она делала вид, что ничего не знает ни о том, что я хожу налево, ни вообще моих пассий по именам, а вчера вдруг пригрозила, что им всем мало не будет. В первую очередь Илоне.

— Так прямо и сказала — Илоне?

— Вот именно, назвала по имени. Выходит, знает откуда-то.

— И что ты решил?

— Позвонит Илона, скажи, чтобы больше не звонила. Я уехал на полюс, к экватору, к черту на кулички, навсегда! Я обещал Милке вернуться домой до обеда. Она позвонила на свою работу и взяла неделю в счет отпуска. Мол, надо дома кое-что переделать, а сама ползает, как больная корова… Нет, с ней что-то не в порядке… Слушай, Максим, если мне придется почему-либо уйти из дому, можно, я поживу в твоей квартире?

— Не возражаю, конечно, поживи. Там, кстати, в холодильнике полно еды, я только сейчас об этом вспомнил.

— И ничего ты с меня за это не возьмешь?

Димка не мог долго переживать. Вот он уже и повеселел, и даже огрызается.

— Возьму, конечно. Ты за это повесишь мне новую люстру в гостиной.

— Какой ты корыстный! У друга горе.

— Подумаешь, горе: у жены крыша слегка съехала. Другие всю жизнь живут с бабами, у которых крыши вообще нет.

— Это ты, парень, загнул. Но веришь ли, я пообщался с тобой, и мне полегчало. Возможно, и вправду не так все мрачно.

Димка опять сел в машину и уехал.

Хоть Максим с женой друга и не контачил, но всем его перипетиям сочувствовал и в глубине души желал, чтобы змея-Людмила наконец влюбилась бы в кого-нибудь и ушла к нему, оставив Димона в покое… Глупо, наверное, так думать о супружеской паре.

Он до конца рабочего дня проработал на производстве, мотаясь от цеха к салону и обратно. И мысленно все недоумевал, почему у большинства семейных пар общее только горе, а счастье… Многие и не знают, что это такое. Что-то случилось у его жены: то ли заболела, то ли хандра навалилась, но вот Димка уехал, чтобы в трудную минуту побыть с ней рядом. Прямо-таки подставляет свою незащищенную грудь под ее ядовитое жало…

Каждый человек, создавая семью, думает, что у него будет не так, как у других, а получается порой и хуже.

На другой день он позвонил другу на сотовый узнать, как чувствует себя его жена, и тот, понизив голос, сообщил:

— Настроение поднялось. Недомогание как рукой сняло. Причем настолько, что уже на меня наезжает. Илонка звонила?

— Нет.

— Позвонит, ничего ей не говори. Вернее, скажи, что я ей сам перезвоню.

На другой день Маргарита встала в шесть часов утра, нарисовала лицо — кажется, она стала привыкать пользоваться косметикой. Выбрала себе наряд — короткую юбку и белый пушистый свитер, который подарила ей мама. Выглядела она в таком прикиде очень даже неплохо.

В девять часов, без опоздания, Маргарита уже сидела в аудитории с двумя десятками таких же бухгалтеров, как она, приехавших на учебу со всех концов России.

Учиться оказалось интересно. Преподаватели — все как один с учеными степенями — были знатоками отечественной экономики и современной бухгалтерии, так что время для нее пролетело незаметно.

На последней паре занятий к ней подсел один из коллег и предложил посидеть где-нибудь сегодняшний вечерок вчетвером. Одна пара, мол, уже сложилась. Но Рита вежливо отказалась под предлогом того, что она как раз сегодня занята.

На самом деле во время перерыва она купила новый детектив Бориса Акунина «Пелагия и красный петух» и хотела спокойно полежать в номере, почитать. Отчего-то ей не хотелось ни с кем вступать в какие бы то ни было отношения. А к этому после вечера в ресторане непременно все и придет. Люська сказала бы, что это тревожный симптом.

Однако после окончания занятий, когда Маргарита шла к метро вместе со своими коллегами, возле нее остановился «мерседес», из которого с букетом цветов вылез улыбающийся Игнат.

Маргарита хотела спросить, как он узнал, где находятся се курсы и во сколько у них окончатся занятия, но вопрос застрял у нее на языке: позвонил в институт, и ему сказали. Уж, наверное, телевизионщики знают, как собирать информацию, и умеют это делать.