И ее обхватили со всех сторон, так что она не могла шевельнуться. Руки растянули крестом, пальцы связали, в рот запихнули кляп из грязной тряпки.

Вдруг, словно по мановению волшебной палочки, эта страшная возня прекратилась, и в трюме раздались звонкие, как выстрелы, удары бича.

Перед Анжеликой, растрепанной и помятой, но нетронутой, стоял помощник капитана, одноглазый Корьяно, размахивавший плетью и приказывавший насильникам отойти.

— Прицепи их снова, да живее! — рявкнул он на тюремщика, подгоняя его сильным пинком. Так как узники не проявляли покорства и что-то ворчали, он выхватил длинный пистолет и выстрелил в них. Один из заключенных упал, громко взвыв.

На пороге возник маркиз д'Эскренвиль.

— Ты зачем вмешиваешься, Корьяно? Я сам приказал спустить их с цепи.

Помощник повернулся на каблуках с быстротой, невероятной для этого толстяка.

— Вы что, с ума сошли? Вы им отдали эту женщину?

— Я один вправе налагать наказания на непокорных рабынь.

Корьяно, словно черный бык, выставивший рога, напустился на своего начальника.

— Вы что, с ума сошли? — повторил он. — Женщину, которая ценится на вес золота, отдать этим мерзавцам, этим свиньям, этим… Вам что, мало того, что мальтийские рыцари захватили под Тунисом нашу вторую бригантину?.. Мало того, что мы потеряли весь груз, да на шесть тысяч пиастров оружия, да еще всякие товары?.. Вы что, не знаете, что весь экипаж уже полгода не получал своей доли добычи?.. Что мы действуем набегами, обшаривая паршивые островки да нищие африканские берега, словно совсем обессилели?.. Этого всего вам мало? И вы еще хотите упустить фортуну, пославшую нам в сети эту женщину… Такую женщину! Блондинку, белокожую, с глазами цвета морской воды, хорошо сложенную, не слишком рослую и не слишком маленькую… Не слишком юную и не перезрелую… Самое, что требуется… У которой было кому научить ее любви, не покалечив… Вы что, не знаете, что в Константинополе девственницы упали в цене?.. На рынке требуют именно таких, как она… И вы решили бросить такое сокровище этим дикарям?.. Вы что, не посмотрели на их рожи!.. Там ведь и мавры есть… Раскованные, они так держатся за добычу, что их не оторвешь, разве что застрелив!.. Вы что, забыли, что стало с маленькой итальянкой, которую отдали «в трюм» в прошлом году? Ничего потом не оставалось сделать, как выбросить ее за борт!..

Корьяно остановился передохнуть.

— Послушайте меня, хозяин! — заговорил он потом спокойнее. — На рынке в Кандии этот товар из рук будут рвать. За такими женщинами три раза вокруг света объехать стоит. — И он стал отсчитывать по пальцам:

— Во-первых, француженка. Товар редкий, за которым гоняются. Во-вторых, воспитанная; видно по тому, как она держится. В-третьих, с характером, не похожа на восточных медуз. В-четвертых, блондинка…

— Ты уже это говорил, — раздраженно прервал его д'Эскренвиль.

— И ведь нам, нам она попала в руки!.. С такой фортуной нечего дурить… Говорю вам, за нее можно выручить десять тысяч пиастров, а то и двенадцать. Будет на что купить новое судно!..

Предводитель корсаров на минуту задумался. Потом повернулся и ушел.

Корьяно вывел Анжелику из вонючего логова. Поднялся с ней наверх и отвел в каюту, бдительно сторожа ее.

Она все не могла избавиться от дрожи и с трудом проговорила:

— Благодарю вас, сударь.

— Не за что, — пробурчал свирепый циклоп. — Это не ради вас, а ради денег. Не выношу, когда товар губят.

— Госпожа! Красивая госпожа!.. Хочешь пить?..

Тихий голос был настойчив. Анжелика приподнялась на локте. Голова у нее страшно болела, лоб казался свинцовым.

— Попей! Ты ведь хочешь пить.

Молодая женщина протянула губы к подставленной чашке. От свежей воды ей стало легче. Да, ей хотелось пить, ужасно хотелось.

— Эллида…

Ее затуманенный взор едва различал маленькое большеглазое личико.

— Ты знаешь французский?

— Хозяин научил меня.

— А откуда ты?

— Я гречанка.

— А как ты оказалась на этом корабле?

— Потому что я рабыня. Хозяин купил меня вот уже двенадцать лун назад. Но теперь я ему надоела… И он позволяет матросам мучить меня… В тот раз, если бы не ты…

— Где мы теперь?

— Возле Сицилии. Вечером виден огонь вулкана. Он дымится, проклятый…

— Сицилия… — механически повторила Анжелика. Протянув руку, она погладила темные кудри. Ей стало легче от того, что рядом была эта девушка, от ее сочувствия. — Приляг возле меня.

Гречанка испуганно оглянулась.

— Я не смею задерживаться здесь… Но я скоро приду опять. Я буду тебе служить, потому что ты была добра ко мне… Хочешь еще пить?

— Да, очень хочу. Помоги мне раздеться. Костюм жжет меня… это ты вчера его высушила и выгладила?

— Да.

Очень осторожно, легкими движениями, Эллида помогла Анжелике снять обувь, камзол, кюлоты и рубашку. Анжелика завернулась в простыню и тяжело упала на кушетку.

— Мне было очень жарко. Теперь легче.

Она не слышала, как рабыня тихонько вышла. Корабль шел быстро, его ритмичное покачивание успокаивало. Изредка слышалось хлопанье раздуваемых ветром парусов. Ощущая бег судна, Анжелика подумала, что отправилась на море искать свою судьбу. Она всегда мечтала об этом, с того самого дня, когда ее брат Жослен крикнул ей: «Я уезжаю на море…»

Корабль везет ее к ее любви… Но ее любовь скрывается где-то за горизонтом… «А помнит ли еще Жоффрей де Пейрак обо мне, желает ли он меня?

— внезапно спросила она сама себя. — Ведь я отказалась от его имени, а он мог отказаться от памяти обо мне… Пепел вулкана разлетается повсюду. Он покрывает дороги, по которым давно никто не ходил… И следы тех, кто когда-то прошел, уже не найти… А я умру под этим пеплом, — думала Анжелика. — Я задыхаюсь, мне жарко, этот пепел жжет меня, я поняла, что никто мне теперь не поможет…»

Дверь приоткрылась, и свет ручного фонаря проник во тьму каюты. В неясном свете обрисовалось глинистое лицо нагнувшегося над ней маркиза.

— Ну, прекрасная фурия, подумала о своем поведении? Решила, наконец, покориться?

Она лежала на животе, охватив голову руками. Ее прекрасные бледные плечи белели, как мраморные, а рассыпанные волосы придавали ей вид статуи. Она была странно неподвижна. Это был не сон. Д'Эскренвиль нахмурил брови, поставил фонарь на столик и нагнулся, приподнимая Анжелику. Ее тело не сопротивлялось, тяжелая голова опустилась на плечо пирата.

Покрывало соскользнуло, и обнажился прекрасный торс, золотисто-белый, с нежными тенями. Это тело было горячим, обжигало ему руки. Пират выпустил его и попытался поднять голову Анжелики, чтобы разглядеть ее лицо. Голова откачнулась назад, увлекаемая тяжестью густых волос, а с раздвинутых едва заметной улыбкой губ слетели еле слышные слова: «Любимый мой! Любимый мой!». Глаза под полуоткрытыми веками ничего не видели.