– Эй, чтобы никакого кровотечения во время моего дежурства, понял? – сказала она, увидев, что я смеюсь.

– Не бойся, подожду твою коллегу. Кажется, она подобрее тебя!

– Ты скоро помрешь, парень!

Второй полицейский посмотрел на меня, словно понял, что можно не опасаться, что история Странника в браке – а теперь в пепле – однажды будет предана огласке. Эта истина устанавливала между нами ничью. Уж не знаю, считать ли ложью сокрытие убийства. По законам разведчиков-гонцов хранить молчание о преступлении не значит лгать, верняк. А как в жизни? Что я смогу рассказать обо всей этой истории, когда вернусь домой? Умалчивать великие истины равносильно большой лжи? Несомненно одно: полицейские прибыли вовремя, иначе сейчас я вместе со Странником охотился бы за ланями на гобеленах Витера. Жизнь и смерть смешались в нас с пеплом голландского туриста, и в тот миг, когда ветер стих, была поставлена финальная точка на приключениях Момо Капора.

– Как же мне теперь вернуться домой?

– Об этом не может быть и речи. Поедешь ко мне.

– Можешь себе представить, как я появлюсь в таком виде перед матерью?

– Подготовить твоего отца поможет моя сестра.

– Не желаю больше никогда о нем слышать!

Амра взяла дело в свои руки; ее кузен Фахро прикатил на своем ослепительно сверкавшем «форде-таунусе», только вот запах освежителя воздуха, смешавшийся с испарениями пластмассы и плохой стали, да вдобавок отсыревшего волглого коврика разъедал глаза почище, чем железнодорожный сортир! Так что в Сараево я въехал в полуобморочном состоянии.

После моей первой поездки в Зеницу к тете и до настоящего момента возвращение в Сараево всегда пугало меня. Уж не знаю, какое тогда было расписание у поездов, но все они имели одну общую черту: обратный путь всегда начинался в сумерках или на рассвете. Приглушенный абажурами желтоватый свет за окнами новостроек казался мне тревожным.

Проезжая мимо своего дома, я увидел, что у нас в кухне горит свет. Я терзался, представляя, как беспокоятся Брацо и Азра. Кстати, стоило мне подумать о Брацо, как у меня мгновенно подскакивала температура. Я почувствовал облегчение, только когда ступил во двор одноэтажного домика на Горуше, под номером пятьдесят три. Он показался мне намного симпатичней того, где меня ждала неприятная встреча с отцом. Глядя на желтый свет под потолком, я быстро уснул. Около полуночи меня разбудил мужской кашель и женский смех в соседней комнате. Высвободиться из объятий Амры было непросто, но еще трудней оказалось добраться до ванной: мешала стреляющая боль в животе. Я зажег свет и уже собирался принять таблетку, когда кто-то вошел. В зеркале за своей спиной я увидел… отца, Брацо Калема! Собственной персоной!

– Ты здесь? – удивился он.

– Да.

– Откуда ты взялся?

– А ты?

– Я думал, ты в Ябланице, на озере…

– А у тебя разве не было «важного дела» в Белграде?

– Я вернулся вчера вечером.

В шелковой комбинации, маленькая, с любопытными глазками и пышной грудью, в дверях ванной комнаты нарисовалась сестра Амры.

– Неужто малыш Калем? Ух ты, Амра не наврала! Настоящий кукленок!

– Для таких, как ты, я не кукленок!

– А кто я, ну-ка, скажи!

– Шлюха!

Я стремительно выбросил вперед руку и схватил любовницу отца за волосы. Она завопила, отец заслонил ее от меня:

– Отпусти немедленно.

– Ты!

– Что я?

– Ты рыдаешь, как баба, над Жанной д’Арк. Это из-за своих делишек ты так заливаешься слезами?

– Я? Рыдаю, как баба?

– Да, ты!

– Выбирай выражения!

– Оставь меня в покое!

– Постыдись, Алекса!

– Это тебе стоило бы постыдиться! Предатель!

– Я твой отец!

– Лучше бы ты им не был, лицемер!

Мне не стоило труда вырваться оттуда: легкий удар вдавил отца в стену. Вытянув руки перед собой, я надвигался на его любовницу. Ему не удалось удержать меня. Она осела на пол, а отец снова бросился на меня. Я с силой оттолкнул его, он потерял равновесие, ударился о раковину, падая, ухватился за подзеркальную тумбочку, и на пол вместе с ним полетели разные мелочи.

– Вот теперь я слышу свою походку! – бросил я, преследуя сестру Амры.

Каждый мой шаг оставлял на выщербленном полу ванной комнаты новую каплю крови. Открылась рана у меня на животе.

Позже, уже днем, мы с отцом очутились в кошевской больнице. Все, что там произошло, превратилось в ложь.

Зрелость наступает, когда свыкаешься вот с какой истиной: ложь может оказаться более полезной, чем сама истина. Но этого осознания все же было недостаточно, чтобы стать взрослым: зрелость уж точно не приходит с покупкой башмаков с металлическими носами и удовольствием, получаемым от звука собственных шагов.

Я не проронил ни слова, пока мой отец лгал, – и сразу стал его сообщником. Потому что, если бы Азра узнала все от меня, если бы она поняла, из какого количества лжи состоит истина, наша семья разлетелась бы вдребезги, а вместе с ней, без всякого сомнения, и я.

Наше вызволение из больницы Азра взяла на себя. Было воскресенье, и не нашлось никого из администрации, кто мог бы заверить документ на выписку. Уже в такси, по дороге домой, она принялась распекать Брацо:

– Скажи, зачем надо было так гнать? Я попросила тебя привезти сына, соблюдая все правила как положено! А ты…

– Честное слово, я ни разу не превысил скорости, ехал не больше шестидесяти…

– Разумеется, превысил! Знаешь, сколько аварий случается на Ябланицкой дороге?

– Ладно, согласен, покрышки были лысые… Но больше меня ни в чем нельзя упрекнуть! Спроси Алексу…

Он взглянул на меня, и одному Богу известно почему, но я завелся с пол-оборота:

– Самое ужасное – был первый ливень! На шоссе песок, вытекающее из грузовиков масло, и мы скользим…

Говоря, я следил за Брацо в зеркале заднего вида.

– Вот, смотри! Это все следствие резкого торможения, а шишки – от ударов головой вперед-назад! – объяснил я происхождение синяков, которые наставил отцу, стараясь вмазать его любовнице.

Всего одно мгновение на пути к зрелости.

Если бы все это предшествовало событиям на дороге в Макарску, я, поклонник истины, рассказал бы, что произошло на самом деле. Теперь же было очевидно: две лжи породили истину – мою зрелость. Слезы, проливаемые моим отцом над героическими женщинами, были более наглой ложью, чем та, которую он изрекал сейчас. Истина всегда идет об руку с ложью. К счастью, Азра смотрела на меня, иначе я бы расхохотался. Вымысел разрастался, а я ощущал огромное облегчение, что не должен рассказывать о бурных событиях последних десяти дней! Я никогда не перестану быть разведчиком-гонцом, который знает, когда следует промолчать!