– Огромное тебе спасибо, главный страж.

Если она смотрела с интересом, то он на нее смотрел… ну… Он пялился на ее полупрозрачное платье, на пальцы с распухшими суставами, на кудри, на выступавшую челюсть, пока Гидеон чуть не сгорела от смущения и желания оказаться где-нибудь подальше. Это было откровенное и напряженное любопытство, без всякой злобы, правда, но этот взгляд проникал сквозь кожу и даже плоть. Глаза у Паламеда были как глянцевый серый камень. Гидеон не знала, смогла бы она сама так спокойно держаться под этим взглядом.

– Всегда к твоим услугам, госпожа Септимус, – легко сказал Паламед.

Слегка поклонился, как официант, поправил очки и отвернулся. «Черт!» – мрачно подумала Гидеон, глядя, как он возвращается к остальным гостям. Потом она вспомнила, что Шестой дом любит всякие странные штуки вроде медицинской науки и, возможно, хроническая болезнь привлекает Паламеда не меньше, чем обтягивающие шорты. Черт. Черт.

Дульсинея спокойно пила чай. Гидеон смотрела на нее, ожидая рассказа о выводе, которого не последовало. Наконец Седьмая отвела взгляд от маленькой толпы наследников и их рыцарей и сказала:

– Вывод? Ах да… ой, твоя некромантка!

Харроу оторвалась от Учителя и теперь ее, как магнитом, тянуло к Гидеон. Дульсинею она удостоила только взглядом. Дульсинея улыбнулась в ответ – сама она явно считала эту улыбку нежнейшей, но Гидеон разглядела в ней звериную хитрость. Самой Гидеон Харроу ни слова не сказала, просто повелительно дернула подбородком. Гидеон заставила себя встать и не смотреть на удивленно вздернутую бровь Седьмой. К счастью, Харроу этого не заметила. Она была слишком поглощена эффектным уходом из комнаты. Ряса взметнулась так, что Гидеон заподозрила долгие упражнения. Гидеон услышала тихие слова Магнуса:

– Спасибо, что приняли приглашение, Девятые.

Но у Харроу не хватило времени попрощаться. Это немножко обидело Гидеон, потому что Магнус был милый.

– Тише, идиотка, – прошипела она, уверившись, что их больше никто не слышит. – Где пожар?

– Пока нигде, – задыхаясь, ответила Харроу.

– Я обожралась, не заставляй меня бегать.

– Я уже говорила, что ты свинья. Быстрее, у нас мало времени.

– Что?

Пока Харроу пыталась открыть одну из маленьких боковых дверей, Гидеон смогла слегка передохнуть. Солнце село, и везде зажглись унылые зеленые лампочки: занятые ужином скелеты не успели зажечь свечи.

– Ты о чем вообще?

– Нам нужно торопиться.

– Еще раз спрашиваю, на хрена?

Харроу толкнула дверь костлявой рукой. Лицо у нее было решительное.

– Потому что Абигейл Пент спросила этого вероломного Восьмого ботана, знает ли он дорогу на нижний уровень. Он сказал, что да. Пент не глупа. Значит, у нас есть еще один конкурент. Ради бога, побыстрее. У нас есть часов пять, пока она дотуда не доберется.

Гидеон Нав держала клинок параллельно полу, жирно блестящий черный нож-кастет – прижатым к груди. Она до крови прикусила себе язык. Как всегда бывает, когда кусаешь язык, болело охренительно. В колонках разорялась Харроу. Прямо впереди тварь, вся в горячих обломках костей, открыла пасть в беззвучном крике. Они вернулись в «Отклик» и уже один раз не справились.

Неспособность Харроу раскроить твари череп проистекала вовсе не из упрямства Гидеон (что было бы вполне себе объяснимо!). Она старалась, как черт. От еды ее клонило в сон, после утра все болело. Боль и усталость Харроу преодолевала с трудом. Гидеон пришлось впервые в жизни чуть-чуть одобрить поведение некромантки: Харроу не кричала на нее. Харроу просто все глубже погружалась в трясину разочарования и ненависти к себе. Гнев вскипал волной. Тварь бросилась вперед с силой тарана, Гидеон отпрыгнула – и стесала кожу с половины коленки. Во рту до сих пор стоял вкус крови, и она вскрикнула:

– Хар…

– Почти, – прохрипели колонки.

– Роу! Давай я просто ее тресну!

– Рано! Почти. Прикушенный язык хорошо. Задержи ее на секунду, Нав! Ты и во сне это можешь!

Но не рапирой. Она с тем же успехом могла просто бросить рапиру и кастет на землю и начать убегать. Снаряжение Гидеон не подходило для обороны, и у нее болела голова. В глазах все плыло, как при мигрени, в поле зрения летали какие-то точки и искры. Жуткий удар твари почти пробил ее блок и чуть не попал по голове. Она шагнула под удар, а не в сторону, как следовало бы. Но сообразила она это потом.

– Три секунды. Две. – Это звучало почти как просьба. Гидеон тошнило все сильнее, в горле как будто появилось что-то теплое и маслянистое, во рту скопилась слюна. Тварь слегка расплывалась, как будто у Гидеон двоилось в глазах. Между глаз вспыхнула острая боль, а тварь подалась назад, готовая прыгать.

– Вижу.

Потом Гидеон задумается, почему в голосе Харроу не было триумфа, скорее ужас. Перед глазами все расплывалось, а потом вдруг зрение резко вернулось в норму. Все стало ярче, четче, контрастнее, свет сильнее, тени темнее. Тварь дымилась, как тарелка с едой. Над ее искаженным телом вилась бледная, почти прозрачная дымка. Она переливалась разными цветами. Чтобы ее увидеть, надо было прищуриться и скосить глаза. Развлекаясь таким образом, Гидеон чуть не сломала ногу.

– Нав! – завопили колонки.

Гидеон кинулась вниз, уворачиваясь от удара, а потом откатилась в сторону – тварь прыгнула прямо туда, где только что была ее нога.

– Что делать-то? – крикнула она в ответ.

– Бей по порядку! Левая лучевая кость!

Гидеон посмотрела на корявый, слишком толстый сустав левой верхней лапы и с удивлением увидела там один из переливающихся призрачных огоньков: она нанесла удар и чуть не потеряла равновесие, когда клинок прошел сквозь кость, как горячий нож сквозь масло. Костяной клинок мутанта жалобно стукнул об пол.

– Правая нижняя берцовая кость, нижний квадрант, рядом с бороздой, – сказала Харроу. Теперь – с едва сдерживаемым торжеством. – И никаких больше ударов.

Проще сказать, чем сделать. Гидеон пришлось броситься к заднице твари, уворачиваясь от оставшихся клинков, а потом отбросить рапиру и ударить вместо нее ногой в сапоге. Эта кость тоже ярко горела. От удара Гидеон она треснула. Тварь завалилась на сторону, пытаясь вернуть равновесие, но нога не регенерировала.

Дальше стало легче. Край челюсти. Восемнадцатое ребро. Она разбирала тварь на кусочки, убирая те невидимые подпорки, которые превращали чудовище в жуткий, щелкающий челюстями ужас. Результат первой детской попытки использовать магию костей – без всякого знакомства с анатомией. Когда Преподобная дочь наконец сказала: «Грудина!» – Гидеон уже заносила кулак. Ударив в участок грудины, пылавший, как свеча, она разнесла его в пыль. Тварь рухнула. На мгновение у Гидеон закружилась голова, но это тут же прошло. Мир стал ярче и четче. От твари остался только большой обломок тазовой кости, медленно рассыпающийся в порошок. Наверху что-то приятно запищало, и дверь в «Отклик» открылась. И осталась открытой, пока через нее не прошла Харроу. Она так взмокла от пота, что капюшон у нее прилип ко лбу. Гидеон смотрела на остатки кости – осыпавшись пылью, они открыли блестящую черную коробочку. На свинцово-сером экранчике менялись цифра. 15 процентов, 26 процентов, 80 процентов… потом коробочка открылась с мягким щелчком… и в ней оказался всего-навсего ключ.