— Не одновременно, а одного за другим одной пулей. — Господин Освальд почему-то подошел к этому очень серьезно. — А куда мы, вообще говоря, едем?

— Санитар Мунц вызывает пятьсот девяностый, — прогнусавил Бреннер голосом Ханзи.

— Пятьсот девяностый, нахожусь у Шпиннеринам-Кройц, — тотчас же ответил Молодой.

Бреннер усмехнулся, услышав потом настоящего Ханзи Мунца, в большом волнении заоравшего по радио: «Семьсот семидесятый, всем, всем! Кто там говорит „Ханзи Мунц“?» Бедный Ханзи Мунц, и так унижен старым семьсот семидесятым, потому как Бреннер увел у него из-под носа семьсот сороковой, а теперь еще кто-то его голосом по радио сообщения посылает, а Молодой этого не замечает.

— Семьсот семидесятый, что вам нужно? — прорычал Молодой в микрофон.

— Семьсот семидесятый вообще ничего не говорил, — сказал настоящий Ханзи Мунц.

Мы-то с тобой знаем, что он был прав. Но по отношению к Молодому это вырвалось у него излишне раздраженно. На самом деле раздражение предназначалось незнакомцу, подражавшему его голосу. Но принял сообщение, естественно, Молодой. А разговаривать по рации без должного почтения — хуже этого для Молодого вообще ничего не было.

Тут уж совершенно не важно, делаешь ли ты обычную ездку за дристунами или везешь человека навстречу смерти, и тут речь идет не только о дисциплине в эфире, на сегодняшний день это больше вопрос эстетический, можешь ты контролировать себя в эфире или нет.

— Семьсот семидесятый, зайдите сегодня вечером ко мне. Конец.

— Семьсот семидесятый понял, — передал Ханзи Мунц, и Бреннер представил себе, что бедолага только что переменил штаны, а теперь вот опять будет дрожать в ожидании вечера с полными штанами.

— Восемьсот десятый — госпиталь Франца-Иосифа, — сообщил какой-то водитель о своем местонахождении.

— Восемьсот десятый, возвращайтесь, — ответила диспетчерская.

Таких сообщений ты за день сотни слышишь, они у тебя в одно ухо входят, в другое выходят.

Бреннер прислушался повнимательнее, только когда водитель объявился еще раз:

— Восемьсот десятый — госпиталь Франца-Иосифа!

— Восемьсот десятый, возвращайтесь, — во второй раз толстяк Буттингер ответил уже довольно раздраженно, потому как случались дни, когда в эфир прорывалась некоторая недисциплинированность.

— Восемьсот десятый — госпиталь Франца-Иосифа!

Ну, конечно же.

— Восемьсот десятый, понял, — сообщил Бреннер. Хотя с точки зрения эфира это к нему вообще никакого отношения не имело.

Но «понял» в данном случае вообще не имело отношения к эфиру. Это Бреннер наконец понял: восемьсот десятый был Малыш Берти! А госпиталь Франца Иосифа был всего в паре сотен метров от Шпиннеринам-Кройц, где недавно проехал Молодой.

Не надо путать госпиталь с вокзалом Франца-Иосифа, где Бреннер в свое время упустил бомжа. Ведь вокзал ровно на противоположном конце города, это просто случайное совпадение названий. Хотя не то чтобы совсем уж случайное, ведь Франц-Иосиф для Вены что-то вроде местного кайзера.

— Восемьсот десятый — Матцляйнсдорферплац, — передал Берти.

— Восемьсот десятый, да возвращайтесь же вы, наконец! И перестаньте сообщать мне о каждом вашем повороте! — потеряв терпение, заорал толстяк Буттингер в микрофон.

Но теперь Бреннер, конечно, уже понимал, что Берти преследует для него Молодого.

Берти успел побывать в гараже и уже знал всю историю со швейцарской пушкой и семьсот сороковым.

И ты вот чего не забывай. Поначалу Малыша Берти ужасно бесило, когда Бреннер однажды целый день подражал голосам своих коллег. И теперь он, ясное дело, сразу понял, что по радио был не Ханзи Мунц, а Бреннер, изображавший Ханзи Мунца. И ему просто оставалось сложить два плюс два, чтобы догадаться, что Бреннер по какой-то причине хочет узнать точное местонахождение Молодого.

— Восемьсот десятый — Гудрунштрассе! — уже опять отрапортовал Малыш Берти.

А теперь толстяк Буттингер, совершенно спокойно:

— Если кто увидит восемьсот десятый, скажите ему, чтобы возвращался. У него приемник неисправен.

— Понял, — сообщили Бреннер и еще десяток водителей.

— Восемьсот десятый едет по Гудрунштрассе. Восемьсот десятый едет по Гудрунштрассе.

Бреннер не стал отвечать. Он боялся, что Молодой может обратить внимание.

И Малыш Берти на протяжении нескольких минут больше ничего не передавал. Бреннер сделал из этого вывод, что Молодой все еще едет по многокилометровой Гудрунштрассе и не свернул на Лаксенбургерштрассе.

— Восемьсот десятый вызывает центральную, — вдруг прорезался Берти.

— Восемьсот десятый, вы меня слышите? — заорал толстяк Буттингер, типа: если радио не работает, может, он меня и так услышит, непосредственно.

— Прием безукоризненный, — невинно ответил Малыш Берти.

— Местонахождение? — прорычал толстяк Буттингер.

— Зиммерингерхауптштрассе.

Бреннер никак не мог поверить, что Малыш. Берти обвел вокруг пальца толстяка Буттингера, оставив его в глубокой заднице. Ведь как все устроил, незаметно так передал новое местонахождение Молодого.

— Возвращайтесь! — приказал толстяк Буттингер. Но в следующее мгновение пришел срочный вызов для Малыша Берти: — Восемьсот десятый! Едете по срочному по Юго-Восточному шоссе. Код четырнадцать! Реанимация уже выехала!

Теперь Бреннер мог распроститься со своим помощником Берти. Потому как ты не можешь бросить подыхать на шоссе людей только потому, что решил немного поиграть в детектива. И в конце концов, ни Малыш Берти, ни толстяк Буттингер не могли знать о том, что у Лунгауэра в пятьсот девяностом тоже всего несколько секунд решали, жить ему или умереть.

Бреннер несся по Гудрунштрассе на совершенно зверской скорости. Когда Берти послали на Юго-Восточное шоссе, он находился в двух километрах от Зиммерингерхаупт, а когда он свернул на Зиммерингерхаупт, то успел увидеть в зеркале сзади, как уезжает Берти.

И в результате этого гляденья в зеркальце заднего вида он едва не врезался в Молодого, в пятьсот девяностый. Потому как Бреннер в ажитации предположил, что Молодой едет по полной выкладке, на большой скорости. Но он себе не спеша, с расстановкой, тащился по вымершей Зиммерингерхаупт в сторону центра.

А медленная скорость, считай, вдвойне хуже, фактически элегантный темп катафалка.

Бреннер сказал только господину Освальду:

— Вы просто оставайтесь в машине.

— А вы что будете делать?

Ответ господин Освальд мог видеть собственными глазами. И даже непосредственно, не через стекло, как вообще-то привычно на сегодня для вуайеров.

Потому как ветровое стекло вышибло начисто, оно у них только так мимо ушей просвистело. Это Бреннер так жестко подрезал пятьсот девяностый и загнал его в витрину солярия Magic Moment. Сверкающие осколки ветрового и витринного стекла брызнули по воздуху прямо как бенгальский огонь и в самом деле на какой-то момент заколдовали мрачную Зиммерингерхауптштрассе.