И воевода приказал выбросить белое полотнище в знак того, что согласен вступить в переговоры.

Вскоре к нему поднялись три норманна. Были они без оружия, в забрызганных кровью латах, на лицах тоже виднелись капли крови. Старшим среди них оказался сорокапятилетний высокий мужчина с худым лицом, длинным носом и круглыми глазами.

– Ярл Орм, – представился он. – Мне подчиняются датские воины, обороняющие Ладогу.

– Воевода Багута. С чем пожаловал, ярл?

– Я хочу прекратить напрасное кровопролитие и разойтись мирно.

– Я не возражаю, но важно знать, на каких условиях мы разойдемся.

– Мы отходим к реке Волхов, ждем свои суда и, как только они явятся, отплываем на родину.

– Согласен, но на одном условии: вы забираете с собой личное оружие, а все награбленное оставляете на берегу.

– Захваченное в бою является собственностью воинов! – гордо произнес Орм.

– В бою – согласен. Но не у мирных жителей. Если не устраивает, сражение будет продолжено.

Орм некоторое время думал, потом сказал:

– Хорошо, принимаю твои условия.

– Тогда я отдаю приказ прекратить военные действия, – заключил Багута.

Норманны отошли к крепостной стене, примыкавшей к реке Волхов, построились в боевой порядок. Несколько человек натаскали дров и зажгли большой костер. Когда он разгорелся, кинули в него зеленую траву, белый дым густым столбом поднялся высоко в небо. Примерно через час появились норманнские суда, с высоким бортами и красиво изогнутыми носами, на которых были прикреплены головы различных чудовищ. Они причалили к пристани, норманны организованно перешли на них и отплыли по течению при гробовом молчании воинов и жителей города. Но только они скрылись за поворотом, как началось веселье. Люди стали поздравлять друг друга с освобождением, жали руки и целовались. Особо теплое отношение было к воинам. Горожане зазывали их к себе, угощали всем, что было в доме, топили бани, водили мыться, оставляли у себя ночевать. Веселье царило и на улице, и в домах.

Вадима окружили несколько девушек с цветами. Одной из них он сказал:

– Это откуда такая взялась? Уж не сама ли богиня любви Леля принесла на своих крыльях?

– А разве у Лели есть крылья? – удивилась девушка.

– Конечно, – убежденно ответил Вадим. – Иначе как же она успевает посетить всех влюбленных?

– А она уже побывала у тебя сегодня?

– Где там! – притворно вздохнул Вадим. – Она к молодым наведывается, а мне уже столько лет!

– Не так много, чтобы в старики записываться.

– Старик не старик, а за тридцать перевалило!

– Самый подходящий возраст для серьезной любви.

– А разве любовь может быть несерьезной?

– Сколько угодно, особенно у парней. Они колобродят до тридцати лет, только потом к ним основательность в жизни является.

– Это ты сама додумалась или кто-то подсказал?

– Нет, не сама, – вздохнула девушка. – Куда мне до этого? Я еще мало в жизни видела.

– Вон как скромно! Что ж, похвально. А кто же тебя наставлял?

– Отец. Он мне часто говорит, что если у мужчин в двадцать лет силы нет, то никогда не будет.

– Вот те раз! А еще что говорит тебе папа?

– Если в тридцать ума нет, то и не будет.

– Это уже серьезно. Выходит, наблюдательный у тебя отец.

– Еще какой!

– А ты тоже любишь подмечать что-то необычное в жизни?

– Конечно.

– Например?

– Все ищут выгоду в жизни.

– Ишь ты! А какую пользу для себя выискиваешь ты?

– Удачно выйти замуж.

– Неплохо придумано! – сказал Вадим, удивляясь деловитому характеру девушки.

Спросил:

– Чем же занимается твой отец?

– Он кузнец. У нас своя кузница.

– Вот те раз! Я тоже полжизни молотом промахал!

– Из кузнецов и в посадники? – удивилась девушка.

– Так ты знаешь, кто я такой?

– Конечно. На тебя сразу показали. Это мы тебе обязаны своим освобождением.

– Не мне, а воинам, – поправил он ее и добавил:

– Вот разговариваем мы с тобой столько времени, про отца твоего много узнал, а как звать тебя, спросить не удосужился.

– Званой нарекли. Долго не было детей у моих родителей. Наконец я появилась на свет, долгожданная. Так и назвали.

Они стали встречаться ежедневно. Вадиму в разговоре с ней приходилось держать ухо востро, она тотчас подмечала огрехи в его рассуждениях и не прочь была высмеять. Так, когда он начал хвалиться своей дружиной, как она отважно воевала с норманнами и что ей нет равных, она, хитро поглядев на него, как бы между прочим задала вопрос:

– А как же хазары вас расколотили, коли вы самые смелые и умелые?

Поселился Вадим у посадника Богумира, длиннобородого старца с властным взглядом из-под насупленных бровей. В Ладоге его уважали и боялись, и Вадим невольно позавидовал его влиянию и положению. У него, Вадима, в Новгороде не было такого признания; может, кто и почитал, может, и любил, но бояться, как Богумира, никто не боялся.

Они изредка беседовали. Во время таких бесед появлялась иногда его десятилетняя внучка Ивица, тонкая и гибкая, как змейка, она тенью проскальзывала в горницу, обнимала дедушку, целуя в густые седые волосы, затем изящно устраивалась у него на коленях и начинала глядеть на Вадима большими лучистыми глазами. Однако это продолжалось недолго. Вот она уже прихотливо извернулась своим тонким станом и пристроилась сбоку от Богумира, а через некоторое время ее узкое красивое лицо, обрамленное пышными черными волосами, показалось над плечом, а на Вадима был устремлен все тот же любопытный изучающий взгляд. Богумир порой ласково поглаживал ее по спине, целовал в щечку, совершенно не тяготясь поведением непоседливой внучки.

– Родители ее рано умерли, воспитывается на моих руках, – как-то проронил Богумир. – Забота и радость на старости.

Не предполагал тогда Вадим, что пройдет не так много времени и это по-змеиному гибкое существо спасет однажды ему жизнь…

Через неделю войска уходили из Ладоги. Все это время Вадим встречался со Званой, они обменялись парой-тройкой ни к чему не обязывающих поцелуйчиков. В последний вечер она несколько раз спрашивала его:

– Ты когда-нибудь приедешь снова в Ладогу?

– Обязательно, – отвечал он, уверенный, что это их последняя встреча. Впрочем, он чувствовал, что и она относительно их будущего нисколько не обольщалась и перед расставанием совершенно не расстраивалась.

После горечи поражения от хазарских войск успех под Ладогой был приятен для каждого новгородца, вселял гордость за свою страну. Поэтому жители восторженно встретили победителей. Они выбежали с цветами далеко за крепостные ворота и сопровождали воинов до самой вечевой площади. Началось стихийное гулянье, некоторые состоятельные люди выкатили бочки с пивом на улицы и угощали всех подряд.