Дом на краю обрыва возник, словно в сказке – сложенный из толстых бревен, рослый, двухэтажный, со сложными архитектурными изгибами и мезонином на покатой крыше. Окна обрамляли резные наличники, и каждое окно было заделано в стальную решетку. Андрей присвистнул – в этой «лубочной» домине без проблем бы уместилась целая больница. Автобус по дуге объезжал строение, приближаясь к воротам – имелась возможность хорошенько его рассмотреть. Задняя сторона фактически сливалась со скалой – под домом простирался обрыв. По флангам стояли подсобные строения, стилизованные под теремки, а всю усадьбу окружал рослый сплошной забор из вертикальных бревен.

– Неплохая крепость, Дмитрий Иванович, – уважительно оценил Шура. – Ладно, не будем выяснять, во сколько миллионов бюджетных денег обошелся вам этот бастион. Кто старое помянет, как говорится…

Зарубин не обиделся, только мрачно гоготнул. Уголовные дела и судебные производства канули в лету, кого сейчас волнуют такие мелочи? За массовые убийства-то судить некому.

– Живите уж, не жалко, – ворчал он снисходительно, притормаживая у ворот. – Последний раз я сюда наведывался пару недель назад. В подвале хватало запасов, было много горючки – имеется автономный генератор, насос, подающий воду из озера. А сколько мы еще с собой привезли – думаю, хватит на пару недель, а там посмотрим… Но и работу потребую, – свел он в кучу косматые брови. – Не думайте, что на халяву будете жить. Частокол под забором нужно поставить по всему периметру, с сигнализацией покумекать – чтобы гости незваные без спроса не жаловали. Территория вокруг дома не благоустроена, руки не дошли – да и бес с ней. Туда – пулемет, – показал он пальцем на мезонин. – Оттуда весь двор простреливается и кусок леса. Сплести веревочные лестницы, чтобы можно было выбрасывать в обрыв – пожарный выход, так сказать. Что еще? Ладно, по ходу выясним. Бабам готовка – уяснили? Не собираюсь тут с вами питаться сухомяткой…

– Да вы настоящий стратег, Дмитрий Иванович, – похвалил Шура.

– А вот умничать не надо, – отрезал депутат. – А то зараз укорочу. Ладно, выметаемся, надо дом обследовать.

Взорам высыпавших из автобуса людей предстало неприятное зрелище. Отворилась калитка в нижней части ворот, и, пошатываясь, выбралось еще одно недоразумение, растерявшее человеческий облик. Лицо опухло до неприличия, цвело нарывами, босые ноги, дырявые трико, провисшие на коленках. Мужчина был по пояс обнажен. Грудная клетка деформировалась, такое ощущение, что ребра в его скелете теперь располагались не в ряд, а в разных плоскостях, к тому же их хорошенько изогнули. Вместе с ребрами скрючился позвоночник. Существо ковыляло к людям – изгибаясь под «рискованным» углом к горизонту. Оно давно не ело и обессилело. Блеск в глазах не убеждал, скалилось и шипело существо тоже как-то невыразительно.

Зарубин вздохнул, извлек из кобуры пистолет и произвел выстрел. Существо в ободранных трениках повалилось в одуванчики.

– Сторож Коляныч, – объяснил Зарубин, пряча пистолет. – Хороший мужик. Один тут жил и службу нес. Надеюсь, дружков в мое отсутствие не приводил. Вы двое, – повернулся он к племяннику и его дружку, которые хлопали глазами, как механические куклы, – берете Коляныча за ноги и оттаскиваете в лес. Да подальше. И молчать! – повысил он голос, отмечая бурную реакцию. – Остальным проверить здание.

Автоматчики разбредались по двору, заглядывали в подсобные строения. Распахнулись ворота, автобус въехал внутрь, встал у недостроенной беседки. Придомовую территорию действительно не мешало бы облагородить. Это был здоровый пустырь, ограниченный забором и обрывом. На дальней стороне, в промежутках между домом и оградой возвышались каменные завалы. Над головой шумели сосны, пели птицы, которым не было никакого дела до вселенских бед.

Мужчины скрупулезно обследовали территорию. Прочесали подвал, оказавшийся не таким уж большим, оба этажа, чердак, крышу. «Лубочной» бревенчатая громада оказалась не только внешне, но и внутри. Весь интерьер был выполнен из дерева. Большая гостиная внизу, зал с бильярдными столами. Наверху несколько спален с добротной деревянной мебелью, выходящих в общий коридор. Несколько лестниц, прорезающих дом по вертикали, веранда, смотрящая на обрыв, – с нее открывался головокружительный вид на подножие горы и протекающую внизу речушку, впадающую в живописное озеро. Подвал совмещался с подземным гаражом – Зарубин снова оседлал свой «ПАЗ», развернул его на пустыре и задом съехал по пандусу в гараж. В просторном боксе стояла единственная невзрачная иномарка – очевидно, машина незадачливого Коляныча. Вердикт был утешителен: в доме чисто! Никаких дружков Коляныч не приводил, слонялся по территории в гордом одиночестве и даже пораженный болезнью продолжал исполнять свои обязанности…

Усталость накатила невероятная. Люди расползались по комнатам, падали на кровати. Они готовы были сделать ВСЁ, но только не сейчас. Стремительно засыпали, бежали из этого мира, в котором все перевернулось…

Это были странные дни. Депутат Зарубин слонялся по дому мрачной зыбью, иногда хватался за сотовый телефон, забывая, что такого понятия больше не существует. В одиночку глушил коньяк, порывался включить компьютер, чтобы узнать, что творится в мире, звал жену, домохозяйку, отношения с которой, похоже, строились не только на деловой основе. Напившись до зеленых чертей, страдал по своей квартире в Макао, по «скромному» особнячку в окрестностях Барселоны, в котором был лишь раз, да и то коротким набегом. В минуты глухого отчаяния хватался за топор и яростно колол сосновые чурки, которыми был забит весь сарай. Приближаться к нему в такие минуты крайне не рекомендовалось.

Остальные тоже не чувствовали себя счастливыми, хотя добились безопасности и комфорта. Для полного счастья чего-то не хватало. В трубах текла вода, подогреваемая тэном, в лампочках теплилось электричество. Потреблять и то, и другое старались экономно. Дмитрий Иванович облюбовал себе комнату на первом этаже, смежную с гостиной, где и сидел, как сыч, просматривая на компьютере американские мелодрамы, скаченные когда-то дочерью. Глушил коньяк, горевал над старыми фото. К женщинам не лез – возможно, всерьез оплакивал свои потери, возможно виагры не было под рукой, а позориться не хотелось. Остальные жили наверху. Борюсик с Иннокентием решили не смущаться, заняли гостевые апартаменты рядом с лестницей. «Черт с вами, гействуйте, девочки», – махнул рукой Шура – он собирался оспорить помещение, но передумал, ушел в другой конец коридора. По соседству с парнями поселились Лукашин с Анной Денисовной. Эти двое почти не выходили, а однажды признались, что эти дни – настоящий медовый месяц, они мечтали об этом несколько лет – но, естественно, при других обстоятельствах… Ксюша с Викой поселились в одной комнате, и Андрей через стенку слышал, как они переругиваются, не в состоянии поделить умывальник и душ. Он выбрал себе маленькую комнату с видом во двор – большего и не хотелось. В помещении напротив ворочался Витек, прикладывался к бутылочке, а утром ходил с воспаленными глазами, тоскливо поглядывал на Надежду и натужно шутил – кто рано, мол, встает, тот к обеду уже не человек. Блондинка тоже посматривала на него как-то странно и не могла определиться, о чем она думает, и думает ли вообще. Иногда вечерами собирались в гостиной, вспоминали былые времена. Неужели все кончено? Уже не будет все дорожать (кроме рубля), отпала необходимость тянуть до последнего «одноразовую» зарплату, сидеть на работе и гадать, где бы заработать денег? Не будет надоевших пробок, ночных клубов, ментов, чиновников, всего того, к чему намертво привыкли, что смертельно надоело, но стало неотъемлемой частью жизни? Витек травил бородатые анекдоты, Шура упивался цинизмом, Павел Николаевич и Анна Денисовна от нечего делать составляли смету, сколько может стоить этот дом…