Впрочем, в светлое время суток работа кипела, никто не отлынивал. Извлекли из подвала и установили на крыше новенький прожектор, способный осветить окрестности здания. Заостряли колья, врывали под забором в шахматном порядке. Через дорогу, вьющуюся серпантином к вершине горы (дом Зарубина находился в ее средней части), натянули проволоку. При натяжении замыкались клеммы нехитрого устройства (Павел Николаевич сконструировал его за два часа), и в холле первого этажа противно визжала тревога. Несколько раз устройство испытали – все работало. Навредить сигнализации мог только дождь, но засушливое лето и не думало кончаться, намеков на осадки пока не было. Женщины готовили еду на безразмерной кухне. Между делом выяснилось, что Вика абсолютно не умеет готовить, у Ксюши отлично получается подгорелая глазунья, у Анны Денисовны – недопеченные пироги, а белокурая Надя умеет ВСЁ. Это было откровение, особенно для Витька. От удивления он даже забыл выпить. А впоследствии признался по секрету, что перестал себя узнавать. Рюмка водки на столе уже не является неизменным атрибутом, к которому тянется рука. Нет, он, конечно, выпивает, есть такое слово «надо», но с каждым днем получает от этого все меньше удовольствия, особенно после укоризненных взглядов Нади. В мезонине установили пулемет, складировали горкой рожки с патронами – с этой части крыши открывался «живописный» вид на голый двор, бревенчатый забор, на смешанный хвойник, простирающийся за оградой. Задрав голову, можно было рассмотреть растущую к небу гигантскую гору, а если опустить – то Иннокентия или Борюсика, подметающих двор «ультрамодной» пластиковой метлой. Ответственными за «исправительные работы» их назначил лично Дмитрий Иванович (трудотерапия – чтобы дурью не маялись, другого все равно не умеют) и лично контролировал выполнение. «Работайте, голубки, работайте! – злорадно хихикал он, восседая на крыльце и пыхтя сигаретой, одновременно поглаживая обух топора. – Только труд вас вылечит. Там и будете теперь до скончания своих веков – при дворе!»

Обучаться стрелковому делу молодые люди отказывались наотрез – содрогались при виде автоматов, мастерили жалобные лица. Им казалось, что при стрельбе эти штуки обязательно взорвутся у них в руках. «Будем заниматься боксом, – уверил дядюшку Борюсик. – И в случае непредвиденной ситуации всегда за себя постоим». Однажды Андрей случайно подглядел сквозь щелку, как они раздобыли боксерские перчатки и смешно подпрыгивали друг перед другом, нанося «эротические» удары – фактически не били, а гладили, сопровождая ласки любовными взглядами. «Ну, Андрей, зачем вы подглядываете? – жеманно воскликнул Иннокентий, обнаружив глаз постороннего. – Вам интересно? Так зайдите, присоединяйтесь к нам, научите нас, как это правильно делать». Андрей бежал с розовыми ушами – от упырей так быстро не бегал! Да еще и озирался – не стал ли кто свидетелем его позора…

В отличие от молодых людей, женщины брали в руки оружие, хотя и не могли понять, что в нем привлекает мужчин. «Главное, держите крепче, – обучала своих товарок Вика. – И старайтесь убить не своих, не себя, а именно того, кто на вас нападает. Если не можете передернуть затвор, попросите кого-нибудь из мужчин – они обязательно отложат свои дела и придут на помощь». Блондинка не понимала, почему, прицеливаясь, она должна закрывать левый глаз – она и так все прекрасно видит. А вдруг противник слева подойдет, а глаз закрыт? Почему она не может зажмурить правый глаз? Кто, вообще, придумывал эти правила? Может, ей лучше на кухню пойти, там пирог на печке подгорает? У Анны Денисовны получалось лучше, она лишь не могла понять, почему при стрельбе очередями за три секунды вылетает ВСЁ. Что-то тут неправильно, нельзя ли в этом автомате немного снизить темп стрельбы? У Ксюши тоже выходило неплохо, проблема заключалась лишь в том, чтобы поднять автомат. Когда она это делала, ноги у девочки прирастали к полу, а руки отнимались.

«И никогда, дорогие женщины, вы слышите? Никогда, ни при каких условиях, – поучал прекрасный пол Андрей, – даже если вам очень захочется, или вы почему-то решите, что это единственный выход из создавшейся ситуации, – НИКОГДА не берите в руки гранату. Это не кухонный инструмент, не крючок для вязания и даже не автомат. Тем более никогда не вздумайте дергать за это колечко – даже если вам, ну, очень захочется это сделать. Никогда, вы слышите? В крайнем случае, проконсультируйтесь с кем-нибудь из мужчин».

Тащились резиновые дни. Люди начинали нервничать – неизвестность томила хуже казни. Радиоприемники не работали – весь мировой диапазон состоял из треска помех. Создавалось впечатление, что это неспроста. Вечерами люди все чаще собирались в гостиной, сидели с угрюмыми лицами. Воображение пасовало, планы на дальнейшую жизнь не строились. Витек лежал на диване, ворчал, что ему уже неохота бороться с ленью. Надя с поджатыми губами крутилась перед зеркалом, хлопала себя по животу и завидовала кошкам, которые всю жизнь едят, спят и не толстеют. Выпуклый вопрос витал в воздухе: ЧТО ДАЛЬШЕ? Запасов мазута и бензина хватит еще на неделю, потом погаснет электричество. Перестанет работать насос, и дом останется без воды – придется с ведрами бегать по отвесной тропе к озеру. Отключится сигнализация, наступит каменный век. Не за горами тот волнительный день, когда в доме закончатся продукты. ВСЕ. Ну, допустим, урежем пайку, сходим за грибами. Порыбачим, в конце концов – в здешнем озере иногда попадаются карпы. Но каким должен быть ежедневный улов, чтобы прокормить эту ораву? А если наступит осень? А за ней, не дай бог, зима? «А что, может не наступить?» – задумалась Надя. Вяло похихикали, но тема осталась волнующей. Ответов не было. Зарубин мрачно пыхтел и воздерживался от комментариев. Все сильнее в головах укоренялась мысль, что однажды придется распрощаться с этим домом и спуститься с горы…

Он уже не мог спокойно думать о том, что эта женщина проживает здесь же, ворочается за стенкой, вздыхает, переругивается с Ксюшей. Всякий раз, когда они пересекались днем, он чувствовал, как в горле раскаляется пустыня, дрожат поджилки. Ее взгляд был выразительнее некуда: чего ждем? Перенесем отношения на следующую жизнь? Тоскуешь по своей Рите, не воспринимаешь других женщин? Ну, хорошо, я потерплю. Сколько прикажешь потерпеть? День, два, неделю? Какая, право, ерунда, у нас ведь вся жизнь впереди…

– Отвернись, Андрюша, я разденусь, искупаться хочется…

Он смутился и отвернулся. Ослепительно сияло солнце, на небе не было ни облачка. Перед ним возвышалась отвесная серо-бурая скала. Она простиралась до самого дома. Где-то наверху блестели резные карнизы крыши, окна с выпуклыми наличниками. Виднелись скрученные веревочные лестницы под оконными карнизами – тот самый «пожарный выход», о необходимости которого говорил Зарубин. Несколько минут назад они спустились по крутой тропе в расщелине между скалами, расположились на камнях у впадения речушки в озеро. За спиной что-то зашуршало, вздохнуло. Андрей напрягся. «Почему бы подъемник не соорудить, – как-то с усилием подумал он. – Можно воду поднимать, и незачем таскаться взад-вперед к озеру и обратно…»

– Все, Андрюша, можешь оборачиваться…

Он повернулся, чувствуя, как трещит и сопротивляется. В горле вырос ершистый ком. За спиной обнаженной Вики журчала прозрачная, как хрусталь, вода, простиралась озерная гладь, заросшая тальником и камышами. Лучики солнца поблескивали в воде. «Почему не купается?» – мелькнула глупая мысль. Она стояла перед ним, взволнованно переступая с ноги на ногу, совершенно нагая, успевшая загореть до конца света – такая трогательная в своем несовершенстве, немного угловатая, худая, с тонкими ручками, выпирающими ключицами. Подрагивал остренький подбородок. Она смотрела на него распахнутыми глазами, и казалось, что сейчас расплачется. Или наоборот, засмеется, объявит, что это шутка, и начнет торопливо одеваться. В ней не было ничего такого, и все же сердце заколотилось, его потянуло к этой женщине – ведь именно этого он хотел всю последнюю неделю! Горячий пот приклеил рубашку к позвоночнику. Он взмок от волнения, сделал навстречу неровный шаг. Она испустила мучительный вздох, когда он ее обнял, тихо засмеялась.