Внезапно образовался узкий туннель, словно кто-то поставил огромную пластиковую трубу, которую огибали, не смея просочиться внутрь, капли дождя.

«Ишь ты, пижон, – подумала я. – Не хочешь ножечки промочить! Ну и… все остальное тоже».

Городовой двинулся вперед. Я – следом. Глянула вниз, и сердце на мгновение замерло. Все же… Ночь… Спящая улица Суворова. Листва, вымытая дождем. И холодный ветер, пробирающий до костей.

Я бросила на Городового злобный взгляд. Сволочь. Мог бы дать пару минут накинуть рубашку. Все-таки все уже умерли, а мне как-то утром встать с заложенным носом не улыбается.

Мой взгляд не остался незамеченным. Это ощущалось буквально кожей. Городовой с невозмутимым видом шагал рядом, сложив руки за спиной. Светлые волосы едва-едва шевелил ветер.

– Ты меня так ненавидишь, что прям немного неловко. Откуда столько страсти, Колесник? – Его голос прозвучал ровно, однако показалось, что меня ударили кулаком в солнечное сплетение.

Я задохнулась. Но потом взяла себя в руки. Ничего особенного. Просто штучки Городового. Проверяет. Смотрит. Играет. Ухмыляется.

– Мне не за что вас любить, – прямо сказала я, глядя себе под ноги.

Невероятно, ступни парили в нескольких метрах над бетоными плитами, клумбами и скамейками.

– Это нормально, – ни капли не смутился Городовой. – Хоть и обременительно.

Я подозрительно покосилась на него. Как пить дать, издевается. А у меня даже сейчас нет ни сил, ни желания вцепиться в него и вытрясти всю душу. Грабар бы сказал, что холодный разум наконец-то восторжествовал над моими неуемными эмоциями. Но это не так. И все же…

– Первая жертва – студент кораблестроительного университета, – вдруг резко перевел он тему, и дождь сильнее застучал по крышам домов.

Меня окутал холод, а внутри цепкими пальцами все сжал страх.

Внизу пробегала серая прямая дорога. Машины, вздымая море брызг, проносились вперед, сверкая желтыми фарами. Внезапно. Ночь, а люди не спят.

– Девятнадцать лет, – продолжил Городовой. – Евгений Столярский. Первый курс, факультет кораблей и океанотехники.

Мы миновали Морскую академию. Памятник Федору Федоровичу Ушакову на миг шевельнулся, проводил нас темным взглядом. У меня по спине невольно пробежала дрожь. Пришлось сделать глубокий вдох. Ушаков – не моя парафия. Тут уж местные чувствуют его лучше. Мое – это Суворов. Кто смотрит на твой дом, тот и руководит душой.

– В комнате он был один. Дежурный клянется, что никого на этаже не было, – глухим голосом продолжил Городовой.

Мы прошли над площадью Свободы. На мгновение я задержалась, залюбовавшись ночной подсветкой возле здания облгосадминистрации. Но тут же поспешила за Городовым. Тот явно ждать не будет.

– Как же его нашли? – тихо спросила я.

– Сосед зашел в комнату, – хмуро ответил Городовой. – Он же и поднял шум. Столярский лежал на спине, сложив руки на груди. В пальцах была зажата карта.

Я приподняла бровь:

– Карта?

В пространстве едва различимым серебристым светом замерцали ступени. Мы спустились по ним прямо к деревянным дверям кораблестроительного университета. Хотя если быть точнее, то в Херсоне находился филиал Николаевского Университета Кораблестроения. В просторечии его именовали «корабелкой» и не особо вдавались в подробности.

Рука Городового легла на ручку двери: большую и вытянутую, с конусообразными набалдашниками. Ветер рванул кроны деревьев, раскачал, как в безумном танце.

Я нахмурилась:

– Зачем в университет? Сейчас приедет полиция. К чему задерживаться?

– Полиция уже там, – ровно ответил он и, открыв дверь, нырнул внутрь. – Идем.

Возражения явно слушать не собирались. А у меня как-то не оставалось желания торчать под дождем. Ведь стоило только Городовому оказаться в холле университета, как исчез защитный купол, и все прелести ливня я ощутила от и до.

В университете было тихо. Темно. Кто станет сидеть ночью в августе в учебном заведении? Во всяком случае, сейчас, когда в общежитии все стоят на ушах.

– Слушай, – коротко бросил он.

Я замерла. Почему-то возражать не появилось никакого желания. Городовой знает, как лучше. И сейчас стоит слушаться, а не строить из себя звезду танцпола.

Я пустила в землю прощупывающие импульсы. Они ушли, будто в песок. Нахмурилась, послала импульс посильнее, так, что аж свело сжатые кулаки. И тут же что-то негромко щелкнуло, а пол под ногами загудел.

Пространство вокруг задрожало, пошло рябью, как вода тихого озера, по которой вдруг пустили несколько камешков детской рукой. Место, где я стояла, стало ярко-красным, ступни обожгло. В воздухе появились аквамариново-голубые разводы – извилистые, непостоянные, струящиеся, как вода. Появился запах соли, смешанный с какой-то гнилью.

Кто бы здесь ни проходил, следы он оставил. Явно не человек. Возможно, существо, сходное с тем, что было у меня в квартире. Однако я тут же заколебалась: стоит ли такое говорить? Может, после произошедшего мне это только кажется? Все же впечатлило неслабо.

Городовой взмахнул рукой. Его ладонь прошла горизонтально над полом, словно рассекая воздух. Миг – меня ухватил чудовищный водоворот и утянул прямо в себя. Перед глазами замелькали картинки: вечер, включенная настольная лампа, разбросанные мелкие красные бусинки. Чуть поодаль – кровать, на которой, укутавшись в плед, лежит женщина.

Вдох. Смена картинки – подъезд, разбитая лампочка, запах сырости. Лежащий на спине человек. Мужчина. Только не разобрать, какого возраста. Щелчок – мальчишка лет девяти. В детской комнате на полу рассыпались игрушки, а их хозяин лежит прямо на коврике, так и не добравшись до кроватки. И еще – хрупкая девушка в кружевном белье. Прямо на кровати, только та почему-то не расстелена. Кажется, просто не успели.

Аквамариновые змеящиеся линии прочертили пространство и метнулись влево по коридору – к общежитию. Следы существа звали, манили за собой. Я сделала маленький шажок. Городовой остался за спиной. Руку он так и не опустил, словно удерживал рассеченное пространство и не давал ему схлопнуться.

Я оказалась в темной комнатке. Две кровати, тумбочка, большое окно. На подоконнике зарядка от телефона. На тумбочке возле кровати – ноутбук. Сквозь меня вдруг прошла туманная фигура человека в полицейской форме. Послышались приглушенные голоса.

Я сообразила, что Городовой наложил одну реальность на другую, давая мне возможность увидеть жертву, но без вмешательства в дела полиции.

Жертва. Темноволосый мальчик в одних джинсах. Руки сложены на груди. Пальцы окровавлены. Между ними зажата карта. Хм, больше игральной, уж ближе к Таро. Я присмотрелась. Нет, это все только кажется. На самом деле все не так.

У карты рубашка – фиолетово-черная, с россыпью звездной пыли. И пусть другие не замечают, но я вижу это вязкое мерцание, потустороннее. А еще прекрасно помню руки, которые держали подобные этой карте несколько лет подряд.