— В самом деле?

Андерсон достал из кармана небольшой пакет и положил ей на колени.

— Что это? — спросила она.

— Кое-какие памятные вещицы.

Ей не нужно открывать пакет, чтобы увидеть, что там находится. Сделанная ею цепочка для часов, не очень умело, на предыдущее Рождество; локон ее волос.

— Письма уже сожжены.

— Тогда сожги и все это. — Она шевельнула ногой и сбросила на пол пакет, ей вдруг представился запах спаленных волос.

Андерсон нагнулся и безропотно поднял пакет, будто ублажая капризного ребенка.

— Ты привезла вещи, которые хотела мне вернуть?

Она покачала головой.

— Хелен!

— Просто забыла.

— Я думал, это и было целью встречи.

— Для тебя, конечно, — сказала она сквозь подступившие к горлу рыдания. — А я хотела заставить тебя взглянуть мне в глаза и сказать, что больше ты ничего ко мне не чувствуешь.

Андерсон издал хриплый стон, а когда она вскинула голову, сжал в ладонях ее лицо и стал целовать, на что и рассчитывала Хелен.

Она крепко прижалась к нему. Это ее момент: ее сила в сладких поцелуях. Через несколько мгновений она слегка отстранилась и спросила:

— Мы можем пойти к тебе?

Он покачал головой:

— Дома моя хозяйка.

Она с досадой закусила губы.

Но он откинулся назад, отодвинул дверцу люка и крикнул кучеру:

— Отель «Гросвенор», пожалуйста!

Она покраснела, представляя, как это звучит. «Но какое нам дело, что подумают о нас посторонние?!»

Тарантас застревает на углу Гайд-парка в давке из-за упавшей лошади. Седоки не разговаривают; Хелен изо всех сил сдерживается, чтобы случайно не сказать такое, что заставило бы Андерсона передумать. «Скорее, ну, скорее же!»

В отеле он записывает их под именами лейтенанта и миссис Смит. Клерк подозрительно морщит лоб, но ведь это девичья фамилия Хелен, и она надменно смотрит сквозь него.

— Багажа нет, лейтенант?

— Мне нужен номер только для того, чтобы жена отдохнула перед вечерним приемом, — ледяным голосом объясняет Андерсон.

Номер угнетающе безобразен. Хелен была права, отказываясь от поездок в отель; лучше тайные объятия в темном лесу Креморн-Гарденс. Она видит свое отражение в дешевом зеркале: мрачный лиловый лиф, усталое лицо, резкие морщинки около губ. Далеко же она ушла от мисс Хелен Уэбб Смит из Флоренции!

Андерсон не сделал попытки подвести ее к кровати, а нервно расхаживал по комнате. «Вот так все и кончится, — подумала Хелен. — Молчанием в отвратительном номере».

— Если хочешь, кури, — сказала она. — Эти шторы не стоит беречь.

— Ты не возражаешь?

Она едва удержалась от смеха:

— Какое внимание к даме!

Андерсон закурил сигарету, прежде чем ответить:

— Дорогая моя девочка, мне так жаль.

«Да, но ты это сделал!»

— Самое лучшее будет, если ты меня забудешь.

Она вдыхала пряный запах его табака.

— Это подобно совету, который палач дает своей жертве: «Не извивайся и не дергайся, тогда топор сделает все одним махом».

— О, Хелен!

— И все это было только химерой? Мне всегда говорили, что у меня слишком богатое воображение. — Ее голос дрогнул и пресекся. — Значит, вся наша история была лишь одной из моих фантазий?

Андерсон энергично затряс своей львиной гривой:

— Просто дело в том, что в жизни каждого мужчины наступает момент, когда он задумывается о том, чтобы остепениться.

— Для чего?

— Чтобы иметь дом, — сконфуженно говорит он. — Наследника. Моя кузина Гвен очень милая девушка…

Она резко вскинула руку.

— Я пришла в это заведение, рискуя своей репутацией, не для того, чтобы выслушивать твои похвалы своей новоявленной невесте. — Она ядовито подчеркивает последнее слово.

— Я только хотел сказать, что я нисколько не обманываю себя, я знаю, она никогда не станет для меня тем, чем была ты.

«Ничего не скажешь, — с едкой горечью думает Хелен, — подсластил пилюлю, которая сведет меня в могилу». Хелен напоминает себе: она пришла сюда не для того, чтобы наказать этого человека — хотя это доставило бы ей огромное удовлетворение, — а для того, чтобы удержать его.

— Тогда женись на ней, но сохрани свою тайную любовь ко мне. — Она намеревалась произнести эту фразу соблазнительным шепотом, но та прозвучала как требование, повеление.

Он отвел взгляд, и Хелен с ужасом поняла, что проиграла.

— У нас с тобой… — говорит Андерсон, — все пошло скверно с тех пор, как ты уехала с Мальты.

«Что, теперь, когда ты уже не можешь обладать мною два раза в неделю в уютной роскошной гондоле, я тебя больше совсем не интересую?» Она крепко сжала губы.

— Ты понимаешь, рано или поздно про нас все равно узнали бы. Люди все замечают. Даже твой крепколобый муженек не вечно будет прятать голову в песок.

Словами этот спор не выиграешь, но у нее есть другое оружие.

— Дай мне сигарету. — Она протянула руку. — Я тебя шокировала? — усмехнулась она, видя, что он не отзывается. — Считаешь меня фривольной?

Нелепость определения доходит до него; оба улыбаются. Он раскуривает для нее сигарету, и она затягивается, не закашлявшись; от дыма у нее в горле остается ощущение горечи и раздражения.

— Никогда еще не видел курящую женщину.

— В самом деле? Фидо курит как портовый грузчик.

Он недоверчиво посмотрел на нее:

— Ты про свою подругу Фидо?!

— О, не думаю, что ей подходит название подруги, — небрежно говорит Хелен. — Она отказалась от меня из-за вопиющей лжи, которую я нагородила о тебе. Больше у меня нет ни одного друга в целом мире.

Андерсон поцеловал ее, на этот раз более страстно.

— Тебе нравится? — спросила она, восстанавливая дыхание.

— Гм… Примерно как поцеловать грузчика.

Она рассмеялась.

Андерсон пристально посмотрел на нее, затем прижался лицом к ее корсажу, лихорадочно шаря рукой под ее тонкими шелковыми юбками. «Некоторые женщины находят эту животную страсть мужчин отвратительной, — размышляет Хелен, соскальзывая на мягкий диван без чехла. — Но разве все мы не примитивные животные?»

О, сможет ли она когда-нибудь жить, не ощущая на себе жаркого тела этого человека, его порывистых и энергичных ласк? Она вдруг думает про мужа, про его длинные белые ноги, вялые руки, его безразличие и холодность. Гарри никогда вот так не овладевал ею, даже в брачную ночь; никогда не смотрел ей в глаза с такой отчаянной страстью. Ее душит ярость при мысли об адмирале, ожидающем ее на Экклестон-сквер, с газетой, за которой он прячется, как за щитом, с его ненавистной изжогой.