Анаклет проникся к нему пониманием. Если, как это теперь представляется вероятным, Рожер оказывался его единственным союзником, то позиции последнего следовало укрепить как можно больше. 27 сентября в папском городе Беневенто Анаклет выпустил буллу, согласно которой Рожеру и его наследникам даровалась корона Сицилии, Апулии и Калабрии вместе с верховной властью над Капуей, «почтением» Неаполя — намеренно двусмысленное выражение, поскольку Неаполь, до сих пор формально независимый и связанный условными узами с Византией, не мог быть папой кому-либо дарован, — и помощью Беневенто во время войны. В обмен Рожер приносил вассальную присягу Анаклету как папе и обещал ежегодно выплачивать дань в 600 скифати — сумма, эквивалентная примерно 160 унциям золота.

Итак, на Рождество 1130 года король Рожер II Сицилийский прибыл на свою коронацию в Палермо. В соборе его ожидали архиепископ и все католические иерархи его государства вместе с виднейшими представителями греческой церкви. Специальный представитель Анаклета, кардинал Святой Сабины, совершил миропомазание; затем князь Роберт Капуанский, первый из вассалов Рожера, возложил корону на его голову.

Теперь наконец Лотарь принял решение. Он высказался в пользу Иннокентия. Среди всех правителей Европы сторону Анаклета продолжали держать только трое: Давид I Шотландский, герцог Гильом Аквитанский и король Рожер Сицилийский. Одного союза с последним было вполне достаточно, чтобы папа потерял и ту незначительную поддержку со стороны империи, на которую он еще мог рассчитывать, ибо по какому праву мог папа, легитимный или нет, короновать норманнского короля-выскочку, давая ему власть над землями, которые принадлежали империи? После коронации Рожера не оставалось препятствий для выступления в пользу Иннокентия, который не мог этого не понимать. Но даже теперь — возможно, для того, чтобы спасти лицо или по каким-либо иным причинам — Лотарь пытался ставить условия — в частности, чтобы право инвеституры епископам с вручением им кольца и посоха, утраченное империей девять лет назад, было возвращено ему и его преемникам.

Он не учел позиции аббата Клерво. Когда Иннокентий прибыл с огромной свитой в Льеж, в марте 1131 года, чтобы принять оммаж короля, Бернар был с ним. В такой ситуации он чувствовал свое превосходство. Сойдя со своего места, Бернар учинил Лотарю безжалостный разнос перед всем собранием, а затем обратился к нему с призывом отказаться от своих притязаний и принести оммаж законному папе без всяких условий. Как всегда, его слова — или, что более вероятно, сила его личности произвели эффект. Это было первое столкновение Лотаря с Бернаром; непохоже, чтобы кто-то разговаривал с ним когда-либо подобным образом. Он не отличался слабостью духа, однако на сей раз инстинктивно почуял непрочность своих позиций. Король уступил, формально подчинившись Иннокентию и подкрепив это обещанием, которое для папы, вероятно, имело куда большую ценность: привести его в Рим и самому прийти туда во главе германской армии.

* * *

Прошло полтора года, прежде чем Лотарь выполнил свое обещание. Неспокойная обстановка в Германии отсрочила его выступление; но к лету 1132 года стало ясно, что ключ к решению внутренних проблем — в как можно более скором обретении императорской короны и того престижа, который с нею связан. И в августе вместе со своей женой королевой Рихензой Нордхаймской и отрядом, который едва превосходил по численности вооруженный эскорт, он двинулся через горы в Италию.

Папа ожидал папу Лотаря у Пьяченцы, где тот и встретил его. Иннокентий сумел добиться определенной поддержки у местного населения; ожидалось, что имперская армия на последнем отрезке своего пути вырастет до 2000 человек. Это было разочаровывающе мало, но все же не постыдно. Чего не хватало прежде всего, так это поддержки с моря. Пиза и в особенности Генуя, две крупнейшие морские республики, на поддержку которых рассчитывал Иннокентий, думали тогда о Сардинии и Корсике, за которые вели борьбу; без помощи этих государств имперские войска имели мало шансов на победу, подвергнувшись атакам сицилийцев с разных сторон. Тем временем начались осенние дожди, дороги быстро превратились в трясину, и Лотарь решил отложить коронацию до весны. К тому времени, возможно, удалось бы уговорить воюющие итальянские республики урегулировать взаимные противоречия.

То, что это произошло, во многом является заслугой Бернара Клервоского, который появился в Италии вскоре после Рождества; до марта 1133 года Бернар и Иннокентий то поносили генуэзцев и пизанцев, то склоняли их к перемирию, а месяц спустя они возвратились в лагерь Лотаря, готового к выступлению на Рим. Его армия, к несчастью, не производила впечатления, однако имперские агенты сообщили, что король Рожер полностью отвлечен на подавление восстания своих итальянских вассалов и с его стороны серьезного сопротивления ожидать не приходится.

В последний день апреля без пяти минут император провел свои войска перед церковью Сант-Аньезе-фуори-ле-Мура (церковь Святой Агнессы за городскими стенами). Уже в течение нескольких дней в Риме царили беспорядки. Пизанские и генуэзские корабли вошли в Тибр и теперь угрожающе стояли под стенами. Их присутствие наряду с преувеличенными слухами о размерах германской армии, надвигавшейся на город, заставили многих римлян переметнуться на другую сторону. Таким образом, ничто не мешало Лотарю и Иннокентию овладеть значительной частью Рима. Представители рода Франджипани и их сторонники, которые всегда были тверды в своей оппозиции Анаклету, открыли ворота перед ними, и каждый устроил триумф перед своими дворцами — король и королева перед старой резиденцией Оттона III на Авентине, а папа — перед Латеранским дворцом.

Но правый берег Тибра с замком Святого Ангела по-прежнему прочно удерживал в своих руках Анаклет, который отнюдь не собирался сдавать его. Сознавая свою слабость, Лотарь предложил начать переговоры, но ответ Анаклета оставался тем же, что и всегда: вопрос о спорных выборах должен обсуждаться перед международным церковным трибуналом. Если такой трибунал, должным образом сформированный, выскажется не в его пользу, он примет его решение. Однако до этого момента он будет стоять в Риме там, где стоит. Предоставленный самому себе, Лотарь, вероятно, согласился бы принять это предложение. С его точки зрения, любой другой вариант был лучше раскола — наличие соперников-пап могло привести к появлению соперников-императоров, а такое развитие событий поставило бы под вопрос надежность его собственных позиций. Но теперь к нему в Риме присоединился Бернар; а там, где появлялся Бернар, вопрос о компромиссе возникнуть не мог. Если Анаклета не удается поставить на колени, его надо просто игнорировать. И поэтому не в соборе Святого Петра, а в Латеранском состоялось восстановление Иннокентия на папском престоле. И здесь, 4 июня 1133 года, со всеми подобающими церемониями и в обстановке, где он мог повелевать, папа возложил на Лотаря корону императора Запада, а на Рихензу — императрицы.

Второй раз за полстолетия один предполагаемый папа проводил императорскую коронацию, в то время как другой, бессильный и обозленный, сидел в одной или двух милях от него. После предыдущего случая Григория VII спасло только прибытие (да и то не вполне своевременное) Роберта Гвискара во главе 30-тысячного войска. Анаклет знал, что с этой стороны ему ожидать нечего; король Сицилии хотя и оставался верным его сторонником, был занят другими делами. К счастью, спасать его не требовалось — антипапа мог не обладать какими-либо силами, но ему не угрожала физическая опасность. Нападение императорских войск с правого берега не представлялось возможным без овладения двумя мостами, связывавшими Тибр с Тибрским островом; а все подходы к ним эффективно контролировались из театра Марцелла, являвшегося теперь главной цитаделью Пьерлеони. При таких обстоятельствах император не имел ни сил, ни желания вести наступление. В настоящий момент его ближайшие цели были достигнуты, и он думал только о скорейшем возвращении в Германию. Через несколько дней после коронации Лотарь и его армия выступили в поход, а пизанские и генуэзские корабли возвратились по реке в открытое море.