страх перед ним показывают, сколь велики притягательность и обольстительная сила наших собственных глубин. Отказаться от них – не выход; это просто притворство, фундаментальное непонимание их значения и ценности. Ибо что за высота без глубины, ибо разве возможен свет, не отбрасывающий тени? Нет добра, которому не противостоит зло. «Никто не искупит греха, которого он не совершал», – говорил Карпократ[127]; это истинная мудрость для понимающих, но также и удобная отговорка для всех, кто предпочитает ложные выводы. То, что внизу, – не просто предлог для дополнительных удовольствий; мы его боимся, потому что оно требует места в жизни более сознательного, более полного человека.

272 Мои слова предназначены не для молодых – именно этого им не надо знать, – а для более зрелых людей, чье сознание уже расширено жизненным опытом. Ни один человек не может начинать с настоящего; он должен медленно врастать в происходящее, ибо нет настоящего без прошлого. Молодой человек еще не обзавелся прошлым, поэтому у него нет и настоящего. Он не создает культуру, а просто существует. Творить культуру – привилегия и задача более зрелых людей, прошедших расцвет жизни.

273 Европейское сознание разорвано в клочья адским варварством войны. Мужчина прилагает усилия к заживлению внешних повреждений, а женщина – как всегда бессознательно – берется за исцеление внутренних ран, для чего в качестве важнейшего инструмента необходимы психические отношения. Но ничто так не мешает исцелению, как исключительность средневекового брака, которая делает отношения совершенно излишними. Нравственность предполагает свободу, а отношения возможны только при наличии психической дистанции между людьми. По этой причине бессознательное устремление женщины направляется на ослабление структуры брака, а отнюдь не на разрушение брака и семьи как таковых. Последнее было бы не только аморально, но оказалось бы совершенно патологическим злоупотреблением.

274 Чтобы описать бесчисленные способы достижения этой цели, потребовались бы целые тома. Женщине, как и природе, свойственно действовать опосредованно, не открывая явно своей цели. На все неудовлетворительное она реагирует неосознанно целенаправленно – перепадами настроения, вспышками аффектов, эмоциональными мнениями и поступками, которые преследуют одну и ту же цель; их мнимая бессмысленность, злобность и хладнокровная беспощадность бесконечно огорчают мужчину, слепого к Эросу.

275 Опосредованные действия женщины опасны, поскольку велик шанс безнадежно скомпрометировать цель. Вот почему женщина стремится к большему осознанию, которое позволит ей четко определить цель и придать той значение, тем самым отринув слепой динамизм природы. В любую другую эпоху господствующая религия указала бы, в чем заключается конечная цель, но сегодня религия ведет назад, к средневековью, к той душераздирающей разобщенности, из которой проистекают все ужасающие варварства войны. Слишком много души отведено для Бога, слишком мало места в ней остается для человека. Но Бог не сможет благоденствовать, если душа человека голодает. Женская психика откликается на этот голод, ибо функция Эроса состоит в том, чтобы объединять разделенное Логосом. Перед современной женщиной стоит грандиозная культурная задача – возможно, предвестие новой эры.

VII. Значение психологии для современного человека[128]

276 Мне всегда было необычайно трудно разъяснять смысл психологии широкой публике. Поневоле тут вспоминаются времена, когда я работал врачом в психиатрической больнице. Подобно любому психиатру, я сделал поразительное открытие: не мы, врачи, составляем компетентное мнение о психическом здоровье или нездоровье – нет, суждение выносит публика, которая неизменно знает обо всем намного лучше нас. Нам говорят, что больной вовсе не лезет на стены, что он сознает, где находится, что он узнает своих родственников, что он не забыл своего имени, что, следовательно, он на самом деле отнюдь не болен, просто слегка расстроен или взволнован, а мнение психиатра о том, что этот человек страдает такой-то болезнью, совершенно неверно.

277 Это крайне распространенное явление вводит нас в область собственно психологии, где дела обстоят еще хуже. Каждый думает, что психология есть то, что ему самому лучше всего известно, – это всегда его собственная психология, о которой осведомлен он один, но при этом его персональная психология есть психология всех остальных. Инстинктивно человек предполагает, что его собственная психическая конституция тождественна общей, что каждый из нас в своей сути подобен всем остальным, то есть себе самому. Мужья думают так о своих женах, жены думают так о своих мужьях, родители – о детях, а дети – о родителях. Складывается впечатление, будто каждый из нас располагает непосредственным доступом к происходящему внутри него; мало того, он хорошо изучил эти внутренние процессы и может высказывать о них обоснованное мнение, как если бы его собственная психика была чем-то вроде главенствующей психики, которая применима абсолютно ко всем и которая дает человеку право полагать, что его личное положение дел соответствует некоему общему правилу. Люди глубоко изумляются и даже ужасаются, когда выясняется, что это правило откровенно не годится, когда обнаруживают, что другой человек принципиально отличается от них самих. Чаще всего для них эти психические различия нисколько не любопытны и уж тем более не привлекательны; это малоприятные недостатки, которые трудно терпеть, или даже невыносимые недостатки, которые надлежит строго осудить. Такая болезненно очевидная разница кажется им нарушением естественного порядка, поразительной ошибкой, которую нужно исправить как можно скорее, – или неприличным поступком, который требует соответствующего наказания.

278 Как вы знаете, в самом деле имеются расхожие психологические теории, которые опираются на предположение, будто человеческая психика повсюду одинакова и поэтому может быть объяснена одинаково, независимо от обстоятельств. Впрочем, унылой монотонности таких теорий противоречит тот факт, что индивидуальные психические различия действительно существуют, что для них возможно почти бесконечное количество вариаций. Кроме того, одна из упомянутых теорий объясняет мир психических явлений преимущественно с точки зрения полового инстинкта, а другая – с точки зрения влечения к власти[129]. В результате этого несовпадения взглядов обе теории нарочито декларируют каждая свои принципы и выказывают явное стремление мнить себя единственным и неповторимым источником спасения. Одна отвергает другую, и напрасно спрашивать, кто из них прав. Приверженцы обеих теорий старательно не замечают существование друг друга, и такое поведение, разумеется, не способствует устранению противоречий. А ответ на загадку до абсурда прост и сводится к следующему: правы и те и другие, поскольку каждая теория описывает психологию, сходную с психологией ее сторонников. Вполне можно повторить за Гёте: «Ты близок лишь тому, кого ты постигаешь»[130].

279 Возвращаясь к нашей теме, взглянем пристальнее на почти неистребимый предрассудок простаков – дескать, все на свете точно такие же, как они сами. Хотя в целом верно, что психические различия допускаются в качестве теоретической