возможности, на практике такие люди всегда забывают, что другой человек отличается, что он иначе думает, иначе чувствует, иначе видит и хочет совсем другого. Даже научные теории, как мы видели, исходят из предположения, что твердо знают, образно выражаясь, где зарыта собака. Если же отвлечься от этой забавной «домашней» распри между психологами, мы увидим, что существуют и прочие сходные по духу допущения социального и политического свойства; это уже серьезнее, потому что в них вообще отвергается наличие индивидуальной психики.

280 Не желая сокрушаться понапрасну из-за столь ограниченных и недальновидных взглядов, я задался вопросом, откуда они вообще берутся, и стал выяснять, в чем могут заключаться их причины. Это исследование побудило меня обратиться к изучению психологии первобытных народов. Я уже давно отметил то обстоятельство, что среди тех, кто более всего склонен к отстаиванию психического единообразия, наблюдаются некоторая наивность и ребячливость. Действительно, в примитивном обществе обнаруживается, что это допущение распространяется не только на людей, но и на все объекты природы – на животных, растения, реки, горы и т. д. Все они наделяются толикой человеческой психологии, даже деревья и камни могут говорить, и пр. Существуют отдельные люди, которые явно не соответствуют общему правилу и почитаются как маги, ведьмы, вожди и знахари, и точно так же среди животных имеются койоты-доктора, птицы-доктора, оборотни и т. п., причем почетное звание им присуждается всякий раз, когда животное ведет себя сколько-нибудь необычным образом и нарушает принимаемое по умолчанию предположение единообразия. Этот предрассудок, по-видимому, является пережитком – стойким и могущественным – примитивного склада ума, основанного, по существу, на недостаточной дифференцированности сознания. Индивидуальное сознание, или эго-сознание, – это поздний продукт человеческого развития. Первобытной его формой выступает простое групповое сознание, а в тех примитивных обществах, каковые существуют и поныне, оно зачастую так слабо развито, что многие племена даже не дают себе самоназвания, которое отличало бы их от других племен. Например, в Восточной Африке[131] я встретил племя, которое называло себя просто «люди, которые тут» (die Leute, die da sind). Это примитивное групповое сознание продолжает жить в нашем собственном семейном сознании, и мы часто сталкиваемся с тем, что члены семьи не в состоянии поделиться какими-либо сведениями о себе – они лишь называют семейную фамилию и находят, что этого вполне достаточно.

281 Но групповое сознание, в котором индивидуумы взаимозаменяемы, не может считаться низшим уровнем сознания, поскольку в нем уже просматриваются все-таки следы дифференциации. На самом низком, самом примитивном уровне мы находим своего рода обобщенное, или космическое, сознание с полной бессознательностью субъекта. На этом уровне в наличии только события, но нет действующих лиц.

282 Наше допущение, что нечто, приятное индивидууму, непременно должно быть приятным и всем остальным, является поэтому очевидным пережитком той изначальной ночи сознания, в которой не было никакой ощутимой разницы между «я» и «ты», в которой все думали, чувствовали и действовали одинаково. Если же случалось что-то, указывавшее, что кто-то склонен думать иначе, немедленно возникало беспокойство. Ничто не вызывает у первобытных людей такой паники, как события, нарушающие привычный ход вещей: сразу распространяется подозрение, что эти события опасны и грозят бедой. Такая примитивная реакция сохраняется по сей день: вспомните, как быстро мы обижаемся, когда кто-то не разделяет наших убеждений! Нас оскорбляет, когда кто-то не разделяет наше представление о красоте. Мы по-прежнему преследуем всякого, кто думает по-другому, по-прежнему пытаемся навязать свое мнение другим, обращаем бедных язычников, чтобы спасти их от ада, который, несомненно, им уготован, – и все безмерно боимся остаться наедине с нашими убеждениями.

283 Психическое единообразие людей является негласным допущением, обусловленным тем фактом, что исходно индивидуум не осознает самого себя. В том далеком от нас первобытном мире не было индивидуального сознания, была только коллективная психика, из которой постепенно, на более высоких ступенях развития, выделилось индивидуальное сознание. Непременным условием существования индивидуального сознания является обособленность от других сознаний. Процесс сознательного развития можно уподобить шутихе, которая взмывает из темноты и рассыпается дождем разноцветных звезд.

284 Психология как эмпирическая наука возникла совсем недавно. Ей нет еще и пятидесяти лет, можно сказать, она еще в пеленках. Именно допущение единообразия не позволило этой науке родиться раньше. Следовательно, молодо и всякое дифференцированное сознание. Оно едва-едва пробудилось от долгого сна, медленно и неуклюже начинает осознавать собственное существование. Было бы заблуждением думать, что мы достигли сколько-нибудь высокого уровня сознательности. Наше нынешнее сознание – всего лишь ребенок, который научился говорить слово «я».

285 Понимание того, насколько сильно различается человеческая психика, стало одним из величайших открытий в моей жизни. Не будь единообразие коллективной психики изначальным фактом, источником и сутью всех отдельных душ, оно справедливо воспринималось бы как бессовестная иллюзия. Однако, вопреки нашему нынешнему разделенному, индивидуальному сознанию, коллективная психика продолжает, несомненно, существовать – в виде коллективного бессознательного, этакого моря, по которому эго скользит, точно корабль. По этой же причине ничто из изначального мира психики не может быть утрачено. Море вторгается своими бухтами и широкими заливами в сушу, омывает континенты, будто острова, а наше изначальное бессознательное теснит со всех сторон индивидуальное сознание. В катастрофах душевных болезней штормовой прилив этого моря затапливает острова и погружает в пучину. При невротических расстройствах происходит, если держаться нашего сравнения, прорыв дамб, и наводнения опустошают плодородные низменности. Все невротики – обитатели побережий, наиболее подверженные морским угрозам. Так называемые нормальные люди живут в глубине суши, на более высокой и сухой местности, вблизи спокойных озер и ручьев. Ни одно наводнение, сколь угодно сильное, их не достигает, а окружающее сушу море так далеко, что они не верят в его существование. В самом деле, человек может настолько отождествиться со своим эго, что потеряет общечеловеческие связи и отрежет себя от всех остальных. Поскольку никто не хочет быть полностью таким, как все, то это довольно распространенное явление. Однако правило первобытного эгоизма гласит, что меняться должен отнюдь не «я», а всегда кто-то другой.

286 Индивидуальное сознание окружено коварным морем бессознательного. Нам самим наше сознание кажется устойчивым и надежным, но на самом деле оно шаткое и держится на крайне ненадежном основании. Часто хватает одной сильной эмоции, чтобы нарушить чувствительное равновесие сознания. Об этом свидетельствуют наши обороты речи. Мы говорим, что человек «вне себя» от ярости, сам себя «не помнит», что его «не узнать», что «в него вселился дьявол» и т. д. Что-то заставляет нас «выходить из себя», «сходить с ума», и мы «больше не понимаем, что творим». Все эти знакомые фразы показывают, сколь легко наше эго-сознание разрушается различными аффектами.