Но прямо сейчас, пока его плоть находилась в глубине ее лона, а его губы жадно сжимали мочку ее левого уха, Доновану хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно и чтобы их возвращение в мир реальности настало нескоро.

Но Эндреа, похоже, не собиралась действовать по этому плану. Ее бедра приподнимались и оседали вниз, уверенно ведя его к оргазму. Что ж, если именно этого она хочет, он, черт возьми, не обманет ее ожиданий. Обведя ее мочку языком, он осторожно пососал ее и стал вновь поигрывать пальцем с ее клитором.

Блейк ощутил перемену в Энди, когда ее внутренние мышцы начали сжиматься крепче. Он стал сильнее нажимать на чувствительный бутон. Она вцепилась в кресло с такой же силой, с какой стенки ее лона сжимали его жезл, и Блейк вновь восхитился ею. Его больше не тревожили ее крики: зубы Дреа так глубоко вонзились в его плечо, что он боялся, как бы это ему не застонать, но уже от боли.

Видя, как она сгибается над ним в экстазе, получая резкое удовольствие и боль от ее укусов, чувствуя, как ее лоно сжимает его плоть, Блейк понял, что он уже и сам близок к оргазму. Ее конвульсии даже еще не начали утихать, как он, напрягшись, вознесся на вершину удовольствия. Он закрыл глаза, а Эндреа еще сильнее вцепилась в кресло, чтобы не упасть от его мощных толчков. Сила оргазма была такова, что у Блейка появилось ощущение, будто он падает в вечность.

На самом деле прошло не больше полусекунды до того, как серая спинка кресла отломилась от интенсивности их секса. Лежа на полу собственного кабинета под сплетением рук Дреа и обивки кресла, Блейк почувствовал, что его мир рушится, так же как это самое кресло. Что они сделали? Внезапно он ощутил такое смущение, несмотря на их физическую близость, что ему пришлось успокаивать себя, чтобы заглянуть Энди в глаза. Он ощутил что-то необычное, что-то более сильное, чем поцелуй, которым они обменялись. Теперь кресло стало метафорой его спеси, бьющей Блейка прямо по голове. Он приготовился к тому, что она скажет или сделает.

Но реакция Эндреа поразила его. Она расхохоталась.

– О боже мой! Можешь поверить, я никогда… О боже! Я даже не могу… – Энди смеялась так заразительно, что Блейк вдруг понял, что и сам усмехается. Выходит, она все-таки не испытывает к нему ненависти. Быть может, он все же не разрушил все – что, как он надеялся, она может ему дать, – взяв слишком много.

– Думаешь, кто-нибудь заметит? – задумчиво спросил он просто для того, чтобы вновь услышать звуки ее нежного смеха.

Когда их смех затих, сменившись обычным офисным шумом, Эндреа нашла свои трусики и надела их. Блейк счел это сигналом к тому, чтобы снять презерватив и одеться. К тому времени, когда оба полностью оделись и посмотрели друг на друга, им стало понятно, что ни один из них не знает, что сказать.

– Я думаю о сандвиче от Ала. Хочешь, чтобы я прихватила один и для тебя? Я хочу пройтись, поэтому могу немного задержаться. – Говоря, Энди явно чуть нервничала и избегала смотреть ему в глаза.

Блейк мог только кивать в ответ.

– Спасибо. – Подойдя к своему письменному столу, Энди вытащила из ящика сумку и сунула ноги в чудовищные оранжевые кроссовки. – Как хорошо, что я принесла с собой обувь для прогулок, – подмигнув Блейку, промолвила она, прежде чем выйти из кабинета.

Донован смотрел вслед Дреа, размышляя о том, стоило ли ему отпускать ее. Но ответа на этот вопрос у него, по правде говоря, не было. Однако он все же надеялся, что она скоро вернется, и они смогут обо всем поговорить. Да и сандвич бы ему очень не помешал. Быть может, позднее он купит ей другие туфли.

Как только Энди ушла, Блейк придал своему лицу обычное серьезно-рабочее выражение. Думать о чем-то, пока ее нет, бессмысленно. Что сделано, то сделано. Чтобы занять себя, он позвонил в техническую службу и попросил убрать обломки развалившегося кресла, а затем велел секретарше найти ему подходящую замену. Она нашла кресло в неиспользуемом офисе на седьмом этаже. Его тут же принесли Блейку, а сломанное убрали, так что на ликвидацию всех свидетельств его свидания ушло не больше часа. И это хорошо, напомнил себе Донован. Тогда почему в груди у него так тесно?

После того как его кабинет привели в порядок. Блейк понял, что в состоянии сосредоточиться только на движении стрелок часов. Эндреа все еще не вернулась, и Донован беспокоился, пытаясь понять, что означает ее затянувшееся отсутствие.

Конечно, оно означает, что она недовольна. Возможно, она вообще не вернется. Не исключено, что в это самое мгновение она пишет на него жалобу в отделе кадров. Быть может, ему стоит позвонить туда и проверить…

Нет, он не может этого сделать. Он должен хоть немного доверять ей. Это справедливо. Блейк заерзал в кресле. Ему не понадобилось много времени, чтобы понять, что ничего хуже он в жизни не делал.

Но потом Блейк решил, что это было лучше всего.

Еще один взгляд – на пустой стол Энди напротив него, – и он вновь думает, что это было хуже всего.

Но секс был восхитительный.

Он по меньшей мере пять раз проиграл в уме все произошедшее, глубоко вздыхая, чтобы вспомнить последние остатки ее аромата, переигрывая в уме историю с креслом. В своем воображении Блейк сказал Эндреа, что все это неприлично, и прекратил все еще в самом начале, а потом довел ее до шести безумных оргазмов.

Впервые в жизни Блейк не представлял, что делать и что думать. Все воображаемые им сценарии были похожи один на другой. Если бы он должен был спросить себя, чего он, Блейк Донован, а не сеошник какой-нибудь хочет, он бы отправил этот голос к черту. Потому что правда была в том, что он всегда знал, чего хочет, до того дня, как эта чертова Эндреа Доусон, вальсируя, вошла в его жизнь и перевернула там все вверх дном.

И теперь Блейк не знал, чего ему хочется – поцеловать ее или придушить. Взять или уволить. Нет, конечно, это он знал. Он хотел, чтобы она была рядом. Совсем рядом с ним. Эндреа приводила его в ярость, была нелогичной, женственной и абсолютно фантастической. Господи, психолог его убьет! Блейк сделал у себя пометку уволить ее.

– Дьявол! – простонал он, проводя руками по лицу. «Соберись! Составь план!»

Пульс Донована все еще тяжело бился, потому что ему было не по себе от долгого отсутствия Эндреа, но после нескольких глубоких вдохов ему удалось успокоить нервы и перейти к прямолинейному мышлению. Он называл это место в голове своей Би-зоной, но никому об этом не говорил. «Би» – первая буква его имени, и с нее же начинается слово «бизнес», что, конечно же, радует. В особенно хорошие дни «Би» напоминает ему о Бадассе – человеке опасном и агрессивном, но в то же время восхитительном. В этом и состоит его мышление берсеркера[7]. Все вставало на свои места, когда он мог заблокировать для себя мир и просто решать свои проблемы.

Сегодня ему нужно стать грозным Бадассом. Хотя разве он уже чуть-чуть не Бадасс? Даже учитывая все правила, которые он нарушил, и нормы, которые он попрал, невозможно отрицать тот факт, что в конце концов он вышел победителем. И ему следует поставить себе за это высшую оценку. Это было потрясающе. Заниматься любовью с Эндреа Доусон было потрясающе.