Элизабет крепко стиснула челюсти, с трудом удерживаясь от проклятий. Лицо ее вспыхнуло. Она смотрела, как корова иноходью пошла прочь, оставив позади и ее, и совершенно пустое ведро.

— Ме-е!

Элизабет устремила на козу испепеляющий взгляд. Та подошла поближе, но все еще оставалась вне пределов досягаемости.

— Ступай на крышу и оставь меня в покое!

Прошло полчаса и еще три неудачные попытки. Потом Элизабет удалось отыскать веревку, накинуть мертвую петлю на шею корове и привязать ее к дереву. Юбки у нее перепачкались, волосы рассыпались по плечам, но никогда еще она не была преисполнена решимости во что бы то ни стало добиться своего.

На этот раз с легкостью опустившись на табурет, Элизабет обеими руками потянулась к вымени. Она крепко ухватила сосок, глубоко втянула воздух и с силой потянула его разок, потом другой…

И тут снова у нее за спиной раздалось знакомое блеяние.

Элизабет молча прислонилась головой к коровьему боку, отчаянно стараясь не разреветься. Господи, она же образованная женщина. Она разбирается в латинских текстах и великолепно считает в уме. Так почему же, почему ей не удается подоить какую-то противную корову?

— Попробуйте что-нибудь ей спеть, — раздался внезапно чей-то голос. — Это обычно всегда помогает, когда они заупрямятся и не хотят давать молоко.

«Господи, прошу тебя, скажи, что это не коза разговаривает со мной».

Элизабет медленно подняла голову. Из-под навеса коровника к ней приближалась какая-то фигура. То была не коза, слава всем святым, а женщина по виду среднего возраста, с мягкими каштановыми волосами и приветливыми карими глазами, которые улыбались на изможденном заботами лице. Ее волосы, скрученные и уложенные надо лбом, прикрывало сзади что-то вроде белого платка. В руках она держала корзину. На ней была поношенная юбка из шотландки, из-под которой виднелись босые ноги.

— Здрасьте, — сказала женщина с улыбкой, легко ступая по кочковатому выгону. — Я Эйтни Маккиннон.

Голос у нее звучал мягко и ласково, таким голосом хорошо поддержать в горе плачущего ребенка. Элизабет он, конечно же, тоже утешил.

— Вы, наверное, мать Родерика? — Элизабет поймала себя на том, что эта маленькая женщина с добрым лицом очень похожа на того молодого человека, которого они встретили в трактире.

— Она самая. И приемная мать Дугласа.

— Я Элизабет, жена Дугласа.

— Неужто? — Теперь женщина смотрела на нее с любопытством. — А я вот пришла поглядеть, как вы тут устроились. Принесла кое-что, может, понадобится. — Она посмотрела на дом. — А Дугласа нет?

— Он сказал, что ему нужно съездить на другой конец острова. Он не обещал вернуться сегодня.

Эйтни покачала головой и тихонько прищелкнула языком.

— Мякина у него в голове, вот что. Оставить вас одну! И поговорить-то не с кем, разве что с коровой.

Коза, жующая конец веревки, подняла голову и протестующе заблеяла.

— Truis! — крикнула Эйтни.

Это было то же самое слово, с которым уже обращался к козе Дуглас. Коза заблеяла еще громче, а потом потрусила к коровнику, помахивая коротким хвостиком.

Эйтни подошла к Элизабет, все еще сидевшей рядом с коровой.

— Прежде чем вам удастся подоить эту славную леди, мисс, нужно получше с ней познакомиться. — Эйтни помогла Элизабет встать и потянула ее руку к лохматой коровьей голове: — Зовут ее Жимолость. — Эйтни положила раскрытую ладонь Элизабет на лоб коровы, а потом почесала скотину за ушами, приговаривая: — Tairis, милочка Жимми. Это хорошая девушка.

Корова подняла морду и фыркнула. Не обнаружив ничего съедобного, она снова опустила голову к траве.

— Чтобы подоить ее, лучше сесть с левого бока, вот так. — Эйтни скрестила ноги и без всяких усилий уселась на скамью, а потом прижалась лицом к коровьему боку и сунула руки ей под брюхо. Она ухватила сосок обеими, руками и закрыла глаза, прижимаясь к теплому телу животного. Женщина тихонько напевала что-то о тучных зеленых лугах, где пасутся стада коров; о хрустально-чистых ручьях, из которых они пьют воду; о девушке, которая ждет свою любимицу у калитки.

Элизабет удивленно наблюдала, как молоко свободно струится по пальцам Эйтни, быстро падая на дно ведерка. Кончив петь, Эйтни повернулась к Элизабет:

— Теперь ваш черед попробовать.

Элизабет быстро отступила на шаг:

— О нет, я не знаю эту песню.

Эйтни засмеялась:

— Да ведь любая песенка подойдет, мисс. Просто звук вашего голоса убедит ее подоиться. Какую-нибудь песенку вы знаете? Ну, давайте, попытайтесь.

Элизабет нерешительно подошла к скамейке, но ей с ее юбками понадобилось гораздо больше времени усесться, чем Эйтни. Эйтни же с любопытством посмотрела на кринолин Элизабет, но промолчала. Она только уговорила ее прислониться щекой к коровьему боку и протянуть руки к ее вымени. Шкура коровы оказалась мягкой, а не жесткой, как казалась с виду. От животного приятно пахло травой и вереском, и бок, к которому прислонилась щека Элизабет, был теплый.

Заняв удобное положение, Элизабет закрыла глаза, глубоко вздохнула и запела старинную песенку, которую выучила еще в детстве…

Рыцарь чужеземный из земли полночной

к нам приехал, чтобы в жены взять меня,

и к себе, сказал он, в край чужой, полночный,

как жену он хочет увезти меня…

Когда Элизабет открыла глаза, она просто не поверила тому, что увидела.

— Она доится! Она дает молоко! Эйтни усмехнулась:

— Нет, девушка, это вы ее доите. И у вас очень хорошо выходит! Когда ведерко будет полное, у нас будет не завтрак, а просто пир.

Вскоре Элизабет и Эйтни вместе шли через пастбище. В корзине лежали яйца от несушки, а в ведерке плескалось молоко. Они дружески беседовали, подходя к дому, а коза трусила рядом. Солнце уже стояло высоко в небе, омывая долину мягким светом. Щебетали птицы. Цвел вереск. В Хайленд пришло лето.

— Обычно в это время года мы, женщины, перегоняли овец на летние горные пастбища среди холмов. Пока нас здесь нет, на полях растет хлеб. Но в горах теперь рыщут королевские солдаты — ищут славного принца, так что мы держимся ближе к дому, так безопасней. Держим скотину здесь, внизу, и беспременно зима будет худая.

— А как вы думаете, принца поймают? — спросила Элизабет.

Эйтни мягко улыбнулась:

— Нет, ни в коем разе!

— По дороге сюда мы слышали, что тот, кто его выдаст, получит в награду тридцать тысяч фунтов. Тридцать тысяч — это очень много. С такими деньгами человеку не придется страдать от плохого урожая или холодной зимы.

— Но честь настоящего горца не покупается и не продается, мисс. Ни за какие деньги.