— Да, это на него похоже, — задумчиво промолвил Обри. — Очевидно, Шарлотта завлекла его в западню.

— Не она, а миссис Скорриер, которая не собиралась выпускать его из рук. Она ответственна за этот поспешный брак, а не Конуэй. Должна признать, ей хватило проницательности догадаться, что, если не связать Конуэя браком, он забудет Шарлотту через месяц! А когда это произошло, Конуэй собрался написать мне, но стал откладывать это со дня на день. Совсем как в тот раз, когда он в течение целых каникул не решался попросить папу не посылать его в Оксфорд — и в конце концов мне пришлось все рассказать папе, так как Конуэй вернулся в Итон! Но теперь никто не мог его заменить, и я не сомневаюсь, что он откладывал написание письма до тех пор, пока эта затея не стала казаться бессмысленной. Возможно, Конуэй убедил себя, что лучше не писать, а привезти Шарлотту домой, рассчитывая, что наша радость при виде его спишет все остальное. Но миссис Скорриер испортила этот план, поссорившись с каким-то полковником и сделав положение настолько неловким для Конуэя, что ему ничего не оставалось, как только избавиться от нее на любых условиях. Можешь не сомневаться, что она бы устроила страшный скандал, если бы Конуэй попытался отослать ее без Шарлотты, а он не мог допустить такого в штаб-квартире.

— Поэтому он отправил с ней Шарлотту, — усмехнулся Обри. — Таким образом, Конуэй все-таки жалкий тип!

С этими словами Обри протянул руку к лежащей на столе открытой книге и тут же погрузился в нее, покуда Венеция, слегка завидующая его умению полностью отстраняться от происходящего вокруг, снова обмакнула перо в чернильницу и занялась письмом к миссис Хендред.

На следующее утро Венеция проснулась в угнетенном состоянии, которое отнюдь не улучшило открытие, что ее единственной компаньонкой за завтраком оказалась миссис Скорриер — Шарлотта все еще не встала, а Обри велел Рибблу принести ему кофе и бутерброд в библиотеку. Миссис Скорриер дружелюбно приветствовала Венецию, но вызвала в ней в общем-то беспричинную вспышку гнева, спросив, добавить ли ей в кофе сливки. С трудом взяв себя в руки, Венеция ответила, что миссис Скорриер не должна ей прислуживать. Миссис Скорриер при виде внезапного пламени в обычно улыбающихся глазах собеседницы не стала настаивать, но тут же пустилась в пространный панегирик кровати, в которой она спала, виду из ее окна и отсутствию уличного шума. Венеция отвечала достаточно вежливо, но, когда миссис Скорриер выразила удивление, что Обри позволено завтракать, когда и где ему хочется, тон, которым Венеция произнесла: «В самом деле, мэм?», был не слишком ободряющим.

— Возможно, я старомодна, — продолжала миссис Скорриер, — но верю в строгую пунктуальность. Однако я хорошо понимаю, что бедный мальчик — трудный подопечный. Когда вернется сэр Конуэй, он, безусловно, сможет с ним управиться.

Это заставило Венецию рассмеяться:

— Моя дорогая миссис Скорриер, вы говорите так, будто Обри ребенок! Ему скоро семнадцать, и, так как он всегда поступал по-своему, бесполезно пытаться что-то изменить. К чести Конуэя, он никогда не делал таких попыток.

— Что касается этого, мисс Лэнион, то меня бы очень удивило, если бы сэр Конуэй позволил Обри приказывать приносить ему еду на подносе с вашего разрешения, когда в Андершо появилась хозяйка. Уверена, что вы простите мне мою откровенность.

— Безусловно, прощу, мэм, ибо это дает возможность и мне говорить столь же откровенно, — быстро ответила Венеция. — Пожалуйста, откажитесь от мысли попытаться изменить Обри, ибо ни вы, ни ваша дочь не имеете никакого права вмешиваться в его дела. Они касаются только его и до известной степени меня.

— В самом деле? В таком случае меня ввели в заблуждение, так как я считала, что Обри находится на попечении сэра Конуэя!

— Нет, вас не ввели в заблуждение, но Конуэй первый скажет вам, чтобы вы предоставили Обри мне. Это единственное право, о котором я должна предупредить вас, мэм, так как Конуэй, жалея Обри из-за физического недостатка, испытывает перед ним нелепый страх вследствие умственного превосходства брата. Более того, хотя у Конуэя много недостатков, он не только добр, но и великодушен, что побуждает его быть к Обри снисходительным — быть может, чрезмерно, — каким бы обременительным тот ни был. Это все, что я хотела вам сказать, мэм, и надеюсь, вы простите мне мою откровенность, как я простила вашу. Прошу меня извинить, но я должна вас покинуть. Этим утром у меня много дел. Я попросила миссис Гернард оставаться в распоряжении Шарлотты — будьте любезны передать дочери, чтобы она послала сообщение в комнату экономки, как только ей что-нибудь понадобится.

Венеция вышла из комнаты, не дав миссис Скоррнер времени ответить. Она знала, что Науик уже ожидает ее в кабинете, тем не менее не шла туда еще минут двадцать. Венецию испугал ее собственный гнев — чтобы не обнаружить его перед управляющим, ей было необходимо успокоиться и поразмыслить. Она смогла взять себя в руки, но будущее по-прежнему виделось ей в мрачных красках. Венеция ругала себя за то, что поддалась на провокацию миссис Скорриер, но чувствовала, что рано или поздно ей все равно пришлось бы дать отпор женщине, чья жажда власти грозила перессорить весь дом. Она знала, что миссис Скорриер затаила против нее злобу и теперь будет пользоваться любой возможностью причинить ей неприятность.

Венеция окончила разговор с Науиком уже после полудня. Утро, проведенное в обществе строгого и флегматичного йоркширца, восстановило ее душевное равновесие куда быстрее, чем размышления, а просматривание счетов произвело на нее такое же отрезвляющее действие, как если бы она изучала Платона вместе с Обри.

В главной части дома не было никаких признаков Шарлотты и ее матери, но Риббл, вошедший в холл, когда Венеция собиралась выйти в сад, сообщил, что обе леди обследуют кухонный флигель под руководством миссис Гернард. Он передал Венеции запечатанное письмо, которое помощник конюха, посланный утром в Эбберсли, привез с собой, и стал ждать, пока Венеция его прочитает. Оно было кратким. Леди Денни подтверждала получение письма Венеции и просила ее как можно скорее приехать в Эбберсли. В постскриптуме она добавила, что занята сбором вещей Освальда, который завтра уезжает к своему дяде в Ратлендшир.

Оторвавшись от письма, Венеция встретила беспокойный взгляд Риббла.

— Знаю, Риббл! — вздохнула она. — У нас затруднения, но мы с ними справимся.

— Надеюсь, мисс, — промолвил он с ответным вздохом.

Венеция улыбнулась:

— Вам тоже досталось?

— Да, мисс. Если бы миссис Гернард выслушала то, что пришлось выслушать мне, думаю, она бы не выдержала. О, мисс Венеция, что могло случиться с сэром Конуэем? Андершо уже никогда не будет прежним!

— Обязательно будет, Риббл! — заверила она его. — Только подождите, пока Конуэй вернется домой! Вам я могу признаться, что мы оказались в скверной ситуации и что миссис Скорриер — отвратительная особа, но я надеюсь… я уверена, что вы скоро полюбите леди Лэнион так же, как… как меня!