– Так я же не ведаю. Может, они думают, что я знаю что-то им нужное.

– Так, Прот Владимирович, ты мне мозги не пудри. Ты знаешь или не знаешь? И что ты такое важное узреть мог?

– Я много чего знаю. Наверное, и важного тоже много знаю.

Катя фыркнула. Да, с головой у парнишки тоже не очень ладно. Видимо, левое полушарие прихрамывает. Жалко его. С другой стороны, у кого в голове все на месте и в полной исправности? Вопрос скорее философский.

– Прот, ты сам как считаешь, эта беготня с пальбой – нормальное дело?

– Нет. Я вообще ненормальный, блаженный.

Катя вздохнула. Так, приехали. Парень честно признался. Только его явное нездоровье совершенно ничего не объясняет.

– Екатерина Георгиевна, вы лоб не трите, – мягко сказал мальчик. – Заразу можете занести.

– Угу, про заразу ты знаешь. Может, еще что-то полезное скажешь?

– Екатерина Георгиевна, вы меня с собой возьмите.

– Это куда?

– Ну, туда, куда пойдете. Мне-то все равно.

– Если все равно, то уж лучше подальше от меня. Я тетка злая, да и вечно всякий шухер вокруг меня приключается. Совершенно незачем за мной ходить, приключений себе на задницу искать.

– Нет, так будет лучше. И ваш товарищ, там, в поезде, – настоятельно советовал меня взять.

– Вот как? «Настоятельно советовал»? С чего ты взял, что речь именно про тебя шла?

– А про кого же?

Катя с опаской посмотрела на мальчика. Что-то уж совсем дикая версия складывается.

– Прот, ты нас зачем из СНГ вызывал?

– Откуда? – с явным изумлением переспросил Прот.

Катя с облегчением вздохнула:

– Это я так, риторически. Знаешь, я думаю, что мой друг в поезде советовал обратить внимание на другую личность. Такую визгливенькую, любящую покомандовать. Понимаешь, о ком я? Ты его знаешь? Его вроде бы Кулой кличут.

– А, этот… – мальчик пожал плечами. – Нет, я его в вагоне первый раз видел, да и то мельком.

Катя протерла ложе карабина. Да, неувязочка получается. Явно не хватает талантливого Витюши. Допросы по его части, раскрутил бы в два счета. Вы, товарищ старший сержант, только на то и годны, чтобы пули в людей вгонять. Да и что конкретно у мальчишки нужно спрашивать? С головой у него не совсем хорошо, и возраст безответственный.

– Ладно, – Катя поднялась и отряхнула галифе. – Пойдем, перекусим и отдохнем. Прошлая ночь суетливой выдалась. Нужно сил набраться. Утро вечера мудренее.

– Екатерина Георгиевна, давайте я вас к золоту выведу. Вы ведь за золотом пришли?

Катя растерянно плюхнулась обратно на землю:

– Постой, ты о каком золоте болтаешь?

– Ящики. Двенадцать штук. Из банка. Вы ведь их ищете?

– Да с чего ты взял?! Я хоть слово про золото сказала?

– Нет. Но я вас там видел. Рядом с ямой.

– Да? С ямой? И что я там делала?

– Ругались.

Катя нервно хихикнула:

– Это уж как водится. Нет, ты ошибся. Золота я никогда не видела. В смысле, видела, но в умеренных количествах. Не ящиками. Перекреститься?

– Не надо, – Прот вздохнул. – Вы в бога не верите. Значит, я будущее видел. У меня, Екатерина Георгиевна, многообразные видения бывают.

– О, боги! – Катя положила карабин на колени. – Что там за клад-то? Золото? Бриллианты? Деньги? Зелененькие такие купюры, доллары, имеются?

– Камни какие-то есть. Я в них не разбираюсь, – Прот прикрыл глаза, припоминая. – Бумажных денег, по-моему, нет. Не вижу. В основном монеты. И украшения. Там и мой крестик есть. Ящик с ним самым верхним закопан.

– Значит, свой крестик очень четко видишь? – Катя старалась упихать свое раздражение подальше.

– Да, – мальчик печально посмотрел ей в лицо. – Я связанные со мной вещи всегда ярко вижу.

– Понятно, – Катя встала. – Пошли, покушаем.

Пашка уже сходил в яр за водой, напоил лошадей. Наскоро перекусили. Катя повозилась, заводя часы:

– Герман, первая стража твоя. Потом я сменю. Павел отдыхает, ему ночью бричкой рулить. Выступаем после полуночи. Все, отбой. Прот, ты со мной в бричке ложись. Товарищу Павлу с нами неудобно будет.

Спала Катя, как всегда во время операции, волнами – вроде и не спишь, в полудреме, но тело отдыхает. Дело привычки. Мальчишка лежал рядом, укрылись одним пиджаком. Катя чувствовала его костлявую спину. Спал спокойно, не дергался.

Уже легла роса. Воздух стал влажным, свежим. В заболоченном овраге тоскливо закричала выпь.

– Екатерина Георгиевна, вы мне не верите, – не шевелясь, прошептал Прот. – Я понимаю. Но я не обманываю. У меня дар. Сам архимандрит приезжал, проверял. Видел я вас раньше. Только узнать трудно.

– Да я верю, – пробормотала Катя. – Предчувствия, пророчества, ясновиденье, предсказания, оракулы, книги перемен, то да се. Я, собственно, раньше сталкивалась с разными чудесами. Только доверять им, Прот, никак нельзя. Чаще всего чудеса – просто иллюзия.

– Я вас видел, – настойчиво прошептал мальчик. – Вы очень коротко стрижены были. В узких штанах. Синих. Еще куртка кожаная, очень короткая. И… э-э, рубашечка такая, без рукавов, без живота. Вокруг большая светлая зала, люди ходят. Свет такой… вроде электрический, но белый. Надписи нерусские. Лари застекленные. Стекла уйма, окна высотой с этаж. За окнами светится полосатая башня. Как этажерка бело-красная.

«Похоже на аэропорт, – ошеломленно подумала Катя. – Нет, быть не может. Я так не одеваюсь. Да у меня кожаной куртки вообще нет».

– Вы улыбались и какую-то маленькую штуку к уху прижимали, – продолжал шептать Прот. – Может, радиоприемник? Бывают маленькие?

Зашуршала трава. Подхватив карабин, Катя мигом скатилась с брички. Из кустов, пригибаясь, выбежал прапорщик:

– На дороге верховые!

– Прот, буди Пашку. Только тихо. Лошадей успокойте, придержите.

В бинокль было видно, как по дороге двигался десяток всадников.

– Вроде петлюровцы, – прошептал Герман, передавая девушке бинокль. – И откуда они здесь взялись?

Катя пожала плечами. На дороге было еще относительно светло, всадники в папахах, с винтовками, явно не являлись припозднившимися хуторянами, возвращающимися с рынка. Хотя хуторяне здесь тоже того… Хрен их разберет. Знамя бы с собой возили, что ли? Что за время безумное? Красные, белые, национальные, бандитствующие идейно и просто так, из любви к искусству. Еще немцы и поляки… Вот немцев Катя, пожалуй, узнала бы. Фрицы они и есть фрицы.

– Думаете, по нашу душу? – взволнованно прошептал Герман.

Пахло от него по́том и пылью. Э, ваше благородие, этак вы нам и педикулез разведете.